– Благодарю вас, миссис Бэрримор. – Монк поднялся на ноги и вежливо поклонился. – Извините за вторжение. Я самым решительным образом благодарен вам за помощь.
Роберт бросил на него быстрый взгляд:
– Позволяет ли этика вашей профессии известить нас, если вы что-нибудь выясните?
– Сперва я должен буду сообщить все новости леди Калландре, но она, безусловно, охотно поделится ими, – ответил Уильям. Он не знал, чем помочь этому тихому скорбному человеку, но не без оснований надеялся, что леди Дэвьет избавит его от необходимости описывать болезненные для отца Пруденс подробности убийства, розыска и суда над преступником. Он еще раз поблагодарил несчастных родителей и вновь принес им свои соболезнования. Мистер Бэрримор проводил гостя до двери, и сыщик оставил его дом.
День выдался по-настоящему летним, и Уильям наслаждался получасовой прогулкой, которая привела его с Грин-лейн в Литтл-Илинг, к дому Джеффри Таунтона. По пути Монк обдумывал предстоящий разговор. На непринужденную беседу рассчитывать не приходилось. Джеффри мог даже отказаться принять его. Люди переживают горе по-разному. У некоторых первым приходит гнев, не скоро смягчающий боль. Кроме того, нельзя было исключить и то, что именно Таунтон и убил Пруденс! Потому что устал от ожидания… Или же разочарование наконец заставило его преступить все допустимые пределы гнева. Или он потерял власть над собой из-за иных страстей, а потом раскаяние велело ему жениться на Нанетте Катбертсон. Надо бы повыспросить у Ивэна точные результаты медицинского обследования. Скажем, не была ли Пруденс Бэрримор в тягости? Учитывая слова ее отца, подобное было весьма маловероятно, но именно отцы частенько не знают об этой стороне жизни своих дочерей – намеренно или же по небрежению.
Погода действительно была великолепной. По обе стороны аллеи тянулись поля, легкий ветер качал уже золотившиеся пшеничные колосья – стояла середина лета. Еще через пару месяцев на поле выйдут жнецы, чтобы гнуть спины в пыльный и жаркий день. От них будет пахнуть теплой соломой, а где-нибудь за деревьями укроется фургон с сидром и буханками хлеба. Монк словно уже слышал ритмичный посвист косы и ощущал на своей коже капли пота и холодное прикосновение ветерка. Вспомнилась ему и тень повозки, жажда и прохладный сладкий сидр, пропитанный ароматом прошлогодних яблок…
«И где же это я работал на ферме?» – Уильям опять ничего не обнаружил в своей памяти. Было ли то на юге или дома, в Нортумберленде, прежде чем он подался в Лондон – научиться зарабатывать деньги и преобразиться в некое подобие джентльмена?
Детектив не знал, когда и как это было. Воспоминания о работе в поле исчезли, как и все остальные… быть может, и к лучшему. Скорее всего, и за ними пряталось нечто личное – врезавшееся в его душу столь же глубоко, как память о Гермионе. Собственно, боль оставила не сама потеря любимой… Скорее это было перенесенное унижение, сознание собственной ошибки – как у него хватило ума полюбить женщину, просто неспособную разделить глубокое чувство? Хорошо хоть, что Гермиона была честна с ним и откровенно призналась, что даже не пыталась полюбить его! Ведь любовь опасна, она может ранить… «Зачем волновать себя?» – так она тогда и сказала.
Нет, пусть любые воспоминания, которые он впредь позволит себе, ограничатся профессиональными темами! Здесь по крайней мере все хорошо: в прошлом Монк обнаруживал блестящие способности. Даже его злейший враг – вроде бы это все-таки был Ранкорн – никогда не отрицал его мастерства… Острый разум и интуиция, умение делать верные выводы и решительно использовать их сделали Уильяма отличным детективом.
Отмеривая крупные шаги, он слышал только прикосновения ног к мягкой земле и теплый вздох ветра, доносившийся с поля. Ранним утром здесь пели жаворонки, но сейчас для них слишком поздно…
Однако не одна гордость требовала, чтобы Монк вспомнил прошлое. Как детектив, он должен был учитывать свои прошлые контакты с преступным миром и другие нюансы своего дела… Знать своих должников, по праву опасавшихся его, знать и тех, чьи познания могли оказаться полезными; знать, наконец, и таких, кто сумел пока спрятать свои секреты. Не вспомнив всего этого, работать было немыслимо: пришлось бы начинать как простой новичок, с нуля. А еще сыщик должен был заново познакомиться со всеми своими друзьями и врагами… Ведь потеря памяти могла бы привести его в руки последних.
Последний майский цвет еще оставался на зеленых изгородях, и Уильям утопал в летнем сладостном аромате… Ветви кустов шиповника исчезали то под белой, то под розовой пеной.
Монк повернул направо к выезду и, пройдя какую-то сотню ярдов, увидел ломового извозчика, ведущего за собой коня. Детектив попытался выяснить у возницы место жительства Джеффри Таунтона и, потратив несколько минут, чтобы одолеть его подозрительность, был направлен в нужную сторону.
Дом Джеффри снаружи смотрелся великолепно: штукатурку на его стенах недавно обновили и украсили великолепной лепниной. Дерево и кирпич фасада выглядели безупречно. Должно быть, получив наследство, мистер Таунтон прежде всего взялся за благоустройство своего жилья.
Сыщик вступил на аккуратную, усыпанную гравием дорожку, на которой не было ни травинки – ее недавно поправили граблями, – и постучал в дверь. Недавно перевалило за полдень, и если хозяин окажется дома, то можно будет сказать, что Монка здесь ожидает удача. Если же нет, придется назначить встречу на более позднее время.
Двери открыла молодая служанка, в глазах которой блестело любопытство – опрятно одетый незнакомец у двери явно заинтересовал девушку.
– Да, сэр? – осведомилась она, глядя на детектива.
– Добрый день. Мы с мистером Таунтоном не договаривались о встрече, но если он дома, мне бы хотелось повидаться с ним. Если я зашел чересчур рано, то, наверное, вы подскажете мне, когда я смогу заглянуть еще раз, – сказал Уильям.
– О нет, вовсе нет, сэр, вы пришли как раз вовремя, – заявила служанка, однако сразу же смолкла, осознав, что нарушила правила. Следовало сперва узнать у хозяина, согласен ли тот принять гостя. – То есть я хотела…
Монк улыбнулся.
– Понимаю. Сходите, пожалуйста, и спросите, примет ли он меня. – Он вручил девушке визитную карточку, одну из тех, на которых были обозначены его имя и место жительства, но не род занятий. – Можете сказать вашему хозяину, что я представляю одну из попечительниц Королевского госпиталя на Грейс-Инн-роуд, леди Калландру Дэвьет, – так звучало внушительней, а кроме того, все в этих словах соответствовало истине, по крайней мере формально.
– Да, сэр, – ответила служанка уже с несомненным интересом в голосе. – Если вы простите, я схожу и спрошу его, сэр. – Мелькнув юбками, она повернулась и исчезла, оставив Монка в маленькой столовой.
Джеффри Таунтон спустился вниз меньше чем через пять минут. Ему было чуть за тридцать: высокий мужчина, хорошо сложен, с приятным лицом, русыми волосами, одетый в траур. Горе оставило свой отпечаток на его мягком лице.
– Мистер Монк? Добрый вечер. Чем я могу помочь вам и совету попечителей? – Таунтон протянул гостю руку.
