Вдруг буквально в нескольких ярдах от него возникла ехавшая верхом на коне женщина, заставив сыщика забыть прежние радости и насильно возвратив его к нынешнему дню. Конечно, она скакала через поле, но Уильям был слишком погружен в себя, чтобы заметить ее. Всадница ехала с абсолютной непринужденностью: передвижение верхом было для нее столь же естественной вещью, как и ходьба. Она казалась воплощением изящества и женственности: прямая спина, высоко поднятая голова, легкие руки, держащие поводья…
– Доброе утро, сударыня, – проговорил детектив с удивлением. – Приношу свои извинения за то, что не сразу заметил вас.
Она улыбнулась во весь свой широкий рот. Темные глаза на ее мягком лице, быть может, сидели чуточку глубже, чем следовало бы. Каштановые волосы были убраны под шляпу для верховой езды, но несколько крупных завитков виднелись из-под нее и смягчали облик всадницы. Девушка казалась хорошенькой – даже почти прекрасной.
– Вы заблудились? – Она взглянула на опрятную одежду и темные ботинки сыщика. – Эта дорога ведет на ферму Уайк. – Девушка придержала коня, остановив его в ярде от Монка.
– Значит, я не заблудился, – ответил тот, посмотрев на нее. – Я разыскиваю мисс Нанетту Катбертсон.
– Тогда вам незачем продолжать поиски. Она перед вами, – приветливо отозвалась всадница с вполне понятным и искренним удивлением. – Чем я могу вам помочь, сэр?
– Здравствуйте, мисс Катбертсон. Меня зовут Уильям Монк. Я помогаю леди Калландре Дэвьет, входящей в совет попечителей Королевского госпиталя. Она стремится выяснить обстоятельства смерти мисс Бэрримор. Полагаю, вы были с ней знакомы?
Улыбка исчезла с лица Нанетты, вместе с выражением любопытства. На нем осталась только память о недавней трагедии. Приветливость в такой ситуации была бы уже неделикатной.
– Да, я, конечно, знала ее. Но просто не представляю, чем могу вам помочь… – Не попросив помощи Уильяма, всадница изящно соскочила на землю, прежде чем тот сумел предложить ей свои услуги, и отпустила поводья, позволив коню следовать за ней по своей воле. – Я не знаю об этой трагедии ничего, кроме того что мне сказал мистер Таунтон, а он ограничился тем, что бедняжка Пруденс встретила внезапную и жуткую смерть. – Нанетта глядела на Монка мягкими невинными глазами.
– Ее убили, – ответил тот, стараясь интонацией смягчить это жесткое слово.
– Ох!.. – Девушка заметно побледнела, но была ли тому причиной новость или его манера изложения, детектив сказать не мог. – Как ужасно! Мне так жаль ее… Я не знала… – Она поглядела на нового знакомого, нахмурив брови. – Мистер Таунтон говорил мне, что госпиталь – место недоброе, но в подробности не вдавался. Я не представляла себе, насколько опасны эти больницы. Смерть от болезни понять было бы нетрудно: там же легко заразиться! Но насильственная смерть…
– О! Место убийства могло оказаться случайным, мисс Катбертсон. Людей убивают и в собственном доме. Но никто же после этого не начинает утверждать, что дом – опасное место!
Черно-оранжевый мотылек порхнул между ними и исчез среди травы.
– Но я не понимаю… – По лицу Нанетты было видно, что ей действительно ничего не понятно.
– Вы знали мисс Бэрримор достаточно хорошо? – начал расспрашивать ее Уильям.
Мисс Катбертсон неторопливо вела его к ферме. На неширокой тропе рядом с ней было достаточно места, и он мог идти с ней бок о бок. Конь, повесив голову, брел позади.
– Достаточно хорошо, – ответила девушка задумчиво. – Когда мы были моложе, то вместе росли. А потом она отправилась в Крым, и, по-моему, никто здесь уже не рассчитывал увидеть ее. Но когда она вернулась с войны, я просто не могла представить, что мы были знакомы. Видите ли, она так переменилась… – Нанетта поглядела на Монка, чтобы убедиться в том, что он ее понял.
– Действительно, подобные испытания могут преобразить любого человека, – согласился сыщик. – Разве можно быть свидетелем жестоких разрушений и страданий, оставаясь неизменным в душе?
– Безусловно, – согласилась его спутница, оглядываясь назад, чтобы убедиться, что конь послушно следует за ней. – Но Пруденс стала совершенно иной. Она всегда была… я скажу, упряма, но, пожалуйста, не считайте, что я плохо о ней думаю! Просто она с такой страстностью относилась к своим желаниям и намерениям… – Нанетта немного помолчала, приводя мысли в порядок. – Только ее мечты отличались от тех, которыми наделены обычные люди. Словом, вернувшись домой из Скутари… – Девушка нахмурилась, подыскивая слова. – Пруденс сделалась сухой и жестокой, – она одарила Уильяма ослепительной улыбкой. – Простите. Кажется, с моей стороны нехорошо говорить о ней такие слова. Нельзя забывать о доброте.
Монк поглядел на ее темно-карие глаза и нежные щеки и подумал, что эта девушка всегда стремилась быть доброй и не привыкла плохо думать о ком-то еще. Но, ощутив этот прилив симпатии, сыщик немедленно вознегодовал на собственную доверчивость. Эта особа напомнила ему Гермиону и бог знает сколько еще женщин, знакомых ему по прошлому своей притягательностью и обманчивой женственностью. Почему он всегда был с ними таким дураком? Уильям презирал глупцов и отчасти склонялся в душе к скептицизму или даже к цинизму. Если миссис Бэрримор не ошибалась, то эта очаровательная женщина с мягкими ласковыми глазами и улыбающимся ртом давно мечтала женить на себе Джеффри Таунтона и весьма сожалела о его привязанности к Пруденс. Сколько же лет было Пруденс? Калландра говорила, что под тридцать. Джеффри Таунтону, безусловно, побольше. Нанетта Катбертсон должна быть ровесницей покойной или чуть моложе. Итак, она старовата для замужества, ее время уже почти окончилось. Скоро ее запишут в старые девы, если уже не считают таковой… И, безусловно, ей уже трудно будет рожать детей. Возможно, ее снедает не просто ревность, а отчаяние, паника. Годы шли, Джеффри ждал Пруденс, которая все отказывала ему ради занятий медициной.
– С моей точки зрения, доброта сейчас неуместна, – сказал детектив без всякого энтузиазма. – Я не сомневаюсь в ваших чувствах, но мне нужна истина в любом виде. Вежливая ложь ни к чему… более того, она лишь затмит факты, которые нам необходимо выяснить.
Голос Монка был холоден, но Нанетта поняла его правоту. Она дернула за поводья, подгоняя коня.
– Благодарю вас, мистер Монк, вы успокоили меня. Просто я не люблю нехорошо отзываться о людях…
– Ну что вы, многие находят удовольствие в этом занятии, – с неторопливой усмешкой ответил он. – Более того, находят в этом наивысшее удовлетворение, стремясь ощутить себя выше другого.
Его собеседница была озадачена. Она не ожидала подобного ответа.
– О… неужели вы действительно так полагаете?
Сыщик с досадой поджал губы: он чуть не испортил свое собственное дело.
– Не все, конечно, лишь некоторые, – поправился он, сломав высокий стебель пшеницы, протянувшийся через дорожку. – К сожалению, я вынужден просить вас рассказать мне о Пруденс Бэрримор, по возможности побольше. Говорите даже то, что вам не нравится… Я не знаю, кого еще можно о ней спросить и кто будет со мной откровенным. Похвалы усопшей мне не помогут.
