На этот раз его спутница поглядела прямо перед собой. Они уже почти дошли до ворот фермы. Монк открыл перед ней створки ворот и подождал, пока конь последует за хозяйкой, а потом сам вошел внутрь, не забыв закрыть за собой ворота. Пожилой человек в линялых брюках и сюртуке спутал коню ноги, застенчиво улыбнулся и увел животное. Нанетта поблагодарила его и провела сыщика через двор к огороду. Он открыл перед ней дверь в дом. Они вошли не в кухню, как ожидал Уильям, а в широкий коридор.
– Не хотите ли освежиться, мистер Монк? – предложила Нанетта с улыбкой. Изящная, среднего роста, с крошечной грудью и плоским животом, она двигалась в юбке для верховой езды непринужденно, так что спортивная одежда казалась частью ее тела, а не чем-то инородным, как бывает с иными женщинами.
– Благодарю вас, – согласился детектив. Он не знал, сумеет ли вытянуть из этой девушки что-либо полезное, но подобная возможность, скорее всего, не повторится. Придется использовать эту.
Шляпу и кнут мисс Катбертсон оставила на столике в холле. Потом она позвонила служанке, приказала принести чай и провела гостя в симпатичную гостиную с мебелью, обитой цветастым шелком. Пока им не подали чай, они разговаривали о разных пустяках, но, оставшись вдвоем, немедленно приступили к деловому разговору.
– Итак, вы хотите узнать побольше о бедной Пруденс, – проговорила Нанетта, передавая сыщику чашку.
– Хотелось бы. Я слушаю вас. – Уильям принял чашку у нее из рук.
Собеседница поглядела ему в глаза:
– Пожалуйста, прошу вас понять: я буду говорить столь откровенно лишь потому, что понимаю – доброта не поможет найти убийцу нашей бедняжки.
– Я и просил вас быть откровенной со мной, мисс Катбертсон, – поощрил ее Уильям.
Откинувшись назад в кресле, девушка заговорила, не отводя глаз от лица детектива:
– Я знала Пруденс с самого детства. Любознательности ей было отпущено куда больше, чем прочим людям, а кроме нее – еще и стремления выучить все, что возможно. Мать Пруденс, такая милая, чувствительная женщина, пыталась переубедить ее, но безуспешно. Вы не встречались с ее сестрой Фейт?
– Нет.
– Превосходная женщина, – проговорила Нанетта, не скрывая своего одобрения. – Вышла замуж и живет в Йорке. Но Пруденс всегда была отцовской любимицей, и, как ни прискорбно, он избаловал ее, хотя к ней следовало подойти со всей строгостью. – Она пожала плечами и улыбнулась Монку. – Но, как бы то ни было, когда мы в Англии начали осознавать, сколь серьезны дела в Крыму, Пруденс решила отправиться туда, чтобы ухаживать за нашими солдатами, и ничто на земле не могло остановить ее.
Уильям с трудом сдержал себя. Ему хотелось рассказать этой рассудительной и спокойной красавице, явно флиртовавшей с ним, об ужасах войны и госпиталей, с которыми он был знаком по рассказам Эстер. Однако, заставив себя промолчать, детектив посмотрел на хозяйку, ожидая продолжения. Подгонять Нанетту не потребовалось.
– Конечно, все мы считали, что когда Пруденс вернется домой, то скажет, что с нее довольно, – торопливо продолжила она. – Она послужила своей стране, и все были очень горды ею. Но, увы, она заявила, что пойдет работать сиделкой, и отправилась в Лондон – в госпиталь! – Приглядываясь к лицу собеседника, девушка закусила губу, словно бы не зная, что сказать, хотя по ее тону Монк понимал, что она говорит все, как думает. – Пруденс стала такой самоуверенной, – продолжила мисс Катбертсон, – очень откровенно высказывающей свое мнение обо всем. Она крайне скептически относилась ко всем медицинским авторитетам. Опасаюсь, что ею овладели самые неподходящие, самые немыслимые амбиции, но о них она все-таки помалкивала. – Нанетта поглядела в глаза Монка, стараясь понять, что он думает. – Могу только предположить, что испытания, перенесенные ею в Крыму, оказались настолько ужасными, что подействовали на рассудок Пруденс, лишив ее способности к правильным выводам. Очень трагичная история, – закончила она с грустным лицом.
– Очень, – отрывисто согласился Уильям. – Трагична она еще и потому, что кто-то убил Пруденс. Она не говорила вам о том, что ей угрожали или желали недоброго? – Вопрос был задан очень прямо, но здесь сыщик мог надеяться на неожиданный ответ.
Нанетта слегка повела плечами – деликатный, очень женственный жест.
– Да, она держалась очень резко и критично, – проговорила девушка не без сожаления. – И, увы, нельзя исключить того, что она могла задеть кого-то настолько основательно, что обиженный мог наброситься на нее… Мужчинам ведь бывает иногда трудно сдержаться. Быть может, она оскорбила или поставила под сомнение чью-нибудь репутацию. Пруденс не щадила людей.
– А имен она не упоминала, мисс Катбертсон?
– О, нет-нет! Имена все равно ничего бы не значили для меня, если бы я и слышала их.
– Понимаю. А как насчет поклонников? Были ли у нее какие-нибудь отвергнутые поклонники, способные на ревность?
Чуть покраснев, хозяйка улыбнулась, словно вопрос этот не был для нее существенным.
– Пруденс не поверяла мне столь личных переживаний, но я полагаю, что у нее не было времени для подобных эмоций. – Эта мысль показалась Нанетте даже абсурдной, и она улыбнулась. – Быть может, вам лучше поговорить с теми, кто был ближе к ней в последнее время?
– Так я и сделаю. Спасибо вам за мужество, мисс Катбертсон. Если все будут со мной столь откровенны, я наверняка добьюсь успеха.
Девушка чуть склонилась вперед:
– И вы найдете того, кто убил ее, мистер Монк?
– Да, – ответил Уильям вполне уверенным голосом. Не потому, что у него уже были какие-то подозрения или предположения – просто он не мог допустить возможности поражения.
– Я рада. Так приятно осознавать – тем более после этой трагедии, – что есть люди, которые проследят за тем, чтобы правосудие совершилось.
Нанетта вновь улыбнулась, и детектив вновь удивился: почему Джеффри Таунтон не женился на этой женщине, самым великолепным образом подходящей и ему самому, и привычному для него образу жизни, зачем он тратил понапрасну свое время и чувства на Пруденс Бэрримор? Брачный союз не сделал бы их счастливыми, ему было бы тяжело и безрадостно в этом браке, ей же – скучно и душно.
Однако сыщик тут же вспомнил про собственную страсть к Гермионе Уорд, слишком сильную и искреннюю для нее. Своим отказом эта женщина повергла его в самое горькое одиночество. Кажется, в конце концов он тогда даже возненавидел ее.
Допив чай, Монк извинился, поблагодарил хозяйку и отправился восвояси.
Обратно в Лондон он ехал в переполненном вагоне, где было очень жарко. Детектив вдруг почувствовал себя усталым и, закрыв глаза, привалился спиной к сиденью. Стук и покачивание вагона странным образом утешали его.
Вздрогнув, он проснулся и увидел перед собою маленького мальчика, не отрывавшего от него глаз. Светловолосая женщина потянула ребенка за курточку и приказала ему следить за собой и не мешать джентльмену. Потом она застенчиво улыбнулась Уильяму и извинилась.
