Монк попытался представить Пруденс при огоньке масляной лампы, стоящую на коленях возле истекающего кровью человека… Увидеть ее крепкие пальцы, зажавшие рукоятку пилы, выражение собранности на лице, когда она повторяла операцию, которую не раз видела своими глазами и выучила наизусть… Уильям пожалел, что не знал эту медсестру. Он испытывал неподдельную боль: там, где недавно жила отважная и волевая женщина, теперь осталась тьма… пустота. Страстный голос умолк, и рана кровоточила, но утрата все еще оставалась необъясненной.
Не бывать этому. Он обязан найти убийцу и выяснить причины преступления. И отомстить.
– Благодарю вас за уделенное мне время, мисс Найтингейл, – заговорил Монк более скованным тоном, чем ему хотелось бы. – Вы рассказали мне о погибшей кое-что из того, чего здесь не знает никто.
– Но этого так немного, – признала Флоренс. – Хотелось бы мне хотя бы приблизительно представлять, кто мог пожелать ей зла, но я не могу этого даже предположить. Вокруг столько трагедий и боли, а мы ничем не можем помочь несчастным, и при этом навлекаем на себя все новые и новые трагедии. Я просто в отчаянии, я разочарована в человечестве… Мистер Монк, как, по-вашему, это не богохульство?
– Нет, сударыня, это простая честность.
Женщина вяло улыбнулась:
– А скоро ли вы снова повидаете Эстер Лэттерли?
– Скоро. – Не желая того, сыщик выпалил это слово прежде, чем успел осознать, что говорит. – А вы хорошо ее знали?
– Да, – улыбка вернулась на лицо его собеседницы. – Мы много часов провели вместе за работой. Странно, как много можно узнать друг о друге за общим делом… даже если никто не рассказывает о своей собственной жизни до Крыма, о своей семье и молодости, о любви или мечтах своей юности. И все же мы так хорошо познакомились… Быть может, только так и можно понять человека, как вам кажется?
Уильям кивнул, не желая перебивать ее.
– Наверное, так, – задумчиво сказала Флоренс. – Я ничего не знаю о прошлом Эстер, но доверяю ей после того, как мы ночь за ночью помогали солдатам и их женам. Добывали для них еду, одеяла… уговаривали начальство выделить нам побольше места, чтобы постели не стояли бок о бок. – Она странным образом не то засмеялась, не то кашлянула. – Эстер так сердилась! Я всегда знала: если нас ждет бой, эта девушка будет возле меня. Она никогда не отступала, никогда не льстила, никогда не лицемерила. Я знала ее отвагу. – Мисс Найтингейл передернула плечами. – Она ненавидела крыс, а они там сновали повсюду. Даже лазали по стенам и падали с них, как гнилые сливы с дерева. Я никогда не забуду тот звук, с которым они плюхаются на пол. И я видела ее жалость, но не бесполезную, не слезливую. Это скорее была долгая боль, не утихающая, пока больно другому человеку. Она умела приносить облегчение людям. Если ты пережил с человеком такие тяжелые времена, то всегда ощущаешь к нему особое чувство. Прошу вас, напомните ей обо мне!
– Так я и сделаю, – пообещал Монк.
Он поднялся на ноги, вдруг осознав, что прошло уже много времени. Уильям знал, что мисс Найтингейл уделила ему короткий свободный момент между встречами. Ее внимания ждали попечители госпиталей, архитекторы, медики и прочие. После возвращения из Крыма она никогда не переставала работать над реформами, страстно пытаясь воплотить в жизнь свои идеи.
– К кому же вы обратитесь теперь? – спросила она, прощаясь. Ей не было нужды пояснять, о чем она говорит: эта женщина знала цену словам.
– К полиции, – ответил сыщик. – У меня там остались друзья, которые сообщат мне результаты медицинского обследования, и, быть может, некоторые показания свидетелей. А потом я поговорю с ее коллегами по госпиталю. И если сумею добиться от них откровенности, мне, думаю, удастся выяснить многое.
– Понимаю. Да сопутствует вам Господь, мистер Монк! Вы боретесь не просто за правосудие. Если женщин, подобных Пруденс Бэрримор, начнут убивать прямо за работой, все мы станем беднее. И не только сегодня, но и в будущем.
– Я не сдамся, сударыня, – суровым голосом пообещал Уильям, не только чтобы доказать свою решимость, но и потому, что действительно чувствовал страстное стремление отыскать преступника, оборвавшего подобную жизнь. – Этот негодяй еще оплачет день своего преступления, обещаю вам. До свидания, сударыня.
– До свидания, мистер Монк.
Глава 5
Дело Пруденс Бэрримор ничем не могло порадовать Джона Ивэна. Горько было думать о том, что погибла женщина – молодая и наделенная такой жизненной силой. Смущали Ивэна и прочие обстоятельства: ему не нравилась больница. Ее запахи застревали в горле, не позволяя забыть о боли и страхе, что обитали здесь. По коридорам сновали хирурги в окровавленных одеждах, сиделки носили груды грязных повязок и бинтов, то и дело ударяла в нос вонь от ведер с испражнениями.
Но глубже всего ранило другое. Сержант Ивэн понимал, что расследование идет совершенно не так и что он должен исправить дело. Джон был недоволен, когда Уильяма Монка вынудили уйти в отставку после событий в деле Мюидора. Этому тогда немало способствовала позиция, занятая Ранкорном. Впрочем, с тех пор Ивэн успел привыкнуть к Дживису, хотя и не любил этого человека, не способного, подобно Монку, предоставить повод для восхищения. Но довольно было и того, что этот полицейский был человеком компетентным и достопочтенным.
Однако для нынешнего дела Дживис был мелковат – по крайней мере так полагал Ивэн. Медицинские свидетельства складывались в достаточно ясную картину. Нападение было совершено спереди, причем Пруденс Бэрримор задушили руками, не прибегая к удавке. Подобные предметы оставляют характерные отметины, а синяки на горле убитой соответствовали пальцам дюжего человека среднего роста. Убийство мог совершить любой, кто был в это время в госпитале, куда с улицы можно было войти без особых сложностей. Доктора, сестры и ассистенты приходили и уходили, не отчитываясь ни перед кем, так что заметить чужого было трудно. В конце концов, даже вид забрызганного кровью человека не вызвал бы в госпитале особых тревог: его бы приняли за хирурга.
Инспектор Дживис начал с допроса сиделок. Ивэн решил, что он поступил так именно потому, что ему было легче общаться с людьми из нижних слоев общества, чем с врачами и хирургами, потому как люди, стоявшие выше Дживиса по образованию и положению, смущали его. Оказалось, что все опрошенные не смогли четко заявить, где и в какой компании находились – с другими сестрами или с пациентами – в тот короткий промежуток времени, разделяющий моменты, когда Пруденс Бэрримор в последний раз видели живой и когда доктор Кристиан Бек обнаружил ее тело в желобе. В результате Дживис был вынужден забросить свою сеть пошире. Он обратился к казначею, напыщенному человеку в высоком крылатом воротнике, казавшемся слишком высоким и тугим для него, и потому постоянно крутившему шеей и вытягивавшему вперед подбородок, словно бы стремясь избавиться от докучливого ошейника. Однако казначей никогда не приходил на службу настолько рано и мог доказать, что во время несчастья находился еще дома или же в крайнем случае в экипаже, ехавшем по Грейс-Инн-роуд.
