– Леди Росс-Гилберт, – начал Ловат-Смит. Он не знал, в какой мере ему надлежит выражать почтительность к этой даме – нечто в его характере возражало против самой идеи этого, – однако голос его выдавал уважение и к самой свидетельнице, и к той ситуации, в которой она оказалась. – Вы принадлежите к числу членов попечительского совета. Насколько я понимаю, вы проводите в госпитале много времени?
– Да, – ответила леди трепещущим, но очень четким голосом. – Я бываю там не каждый день, но не меньше трех или четырех раз в неделю. Дел очень много.
– Не сомневаюсь. Подобное усердие красит гражданина. Если бы мы лишились вашей благородной склонности к творению добра, подобные заведения пришли бы в ужасное состояние, – проговорил Уилберфорс. Впрочем, в последнем тезисе легко было усомниться, и он не стал дальше развивать эту мысль. – Вы часто встречались с Пруденс Бэрримор?
– Конечно. Моральное благополучие, образ жизни и выполнение сиделками своих обязанностей относятся к числу тех вопросов, которыми меня часто просили заняться. Я встречалась с бедной Пруденс почти каждый раз, когда бывала в госпитале. – Свидетельница поглядела на Ловат-Смита и улыбнулась, ожидая следующий, вполне очевидный вопрос.
– А вы знали, что она часто работала с сэром Гербертом Стэнхоупом?
– Разумеется. – В голосе Береники слышалось сожаление. – Поначалу я считала это чистым совпадением, поскольку Бэрримор великолепно знала дело.
– А потом? – предложил ей продолжить обвинитель.
Леди красноречиво повела плечом:
– Потом я была вынуждена отметить ее особое отношение к нему.
– Иначе говоря, вы хотите сказать, что они работали вместе чаще, чем этого требовало дело? – Уилберфорс тщательно продумал вопрос, стараясь избегнуть оплошности, которая даст Рэтбоуну возможность для протеста.
– Это так, – согласилась Береника, чуть помедлив. – Я видела, как она восхищается им. Сэр Герберт – превосходный хирург, мы все это знаем, но отношение к нему Пруденс и ее стремление к любой сверхурочной работе лишили меня сомнений в том, что чувства ее к Стэнхоупу выходят за пределы профессионального восхищения, учитывая всю ее преданность делу и добросовестность.
– А не случалось ли вам замечать какие-нибудь свидетельства того, что потерпевшая была влюблена в сэра Герберта? – спросил Ловат-Смит негромким настойчивым голосом, однако слова его долетели до самой задней стены утонувшего в молчании зала. – Скажем, ее глаза зажигались при звуках его имени, она краснела, волновалась…
Леди печально улыбнулась с легким прискорбием:
– Я не могу придумать другого истолкования чувствам женщины, которая ведет себя подобным образом.
– И я тоже, – согласился обвинитель. – Леди Росс-Гилберт, с учетом того, что моральное благополучие сиделок являлось предметом вашей заботы, случалось ли вам разговаривать с ней по этому поводу?
– Нет, – ответила свидетельница, словно бы вспоминая. – Откровенно говоря, я никогда не считала, что ее мораль находилась под угрозой. Людям подобает влюбляться. – Она со смешком в глазах поглядела за спину Ловат-Смита на скамьи публики. – Иногда любовь, безнадежная, неуместная и неспособная достичь удовлетворительного завершения, безопаснее для морали, чем разделенная. – Она помедлила, выражая известное недовольство собой. – Увы, в то время я не могла представить, чем может закончиться вся эта история.
Береника ни разу не поглядела в сторону врача, сидевшего на скамье подсудимых, в то время как его глаза просто не отрывались от ее лица.
– Итак, вы утверждаете, что Пруденс воспылала неподобающей страстью. – Ловат-Смит еще не закончил задавать вопросы. – Можете ли вы утверждать, что сэр Герберт не отвечал на ее чувства?
Попечительница помедлила с ответом, но пауза, казалось, была предназначена лишь для того, чтобы подыскать правильные слова и не усомниться в собственных ощущениях.
– Я значительно хуже разбираюсь в чувствах мужчин, – сказала она. – Женщины все воспринимают иначе, и вы должны понять…
Комнату обежал шепоток, выражавший не то согласие с ней, не то сомнения… Понять, что именно, было невозможно. Судья важно кивнул.
Рэтбоун отчетливо ощущал, что свидетельница наслаждается драматическим моментом, своей властью над аудиторией.
Уилберфорс не перебивал ее.
– Сэр Герберт обращался к услугам Пруденс каждый раз, когда ему была необходима искусная сиделка, – медленно проговорила Береника, и каждое ее слово словно молотком заколачивало гвозди в стоящую в зале тишину. – Он подолгу работал с ней… и временами они оставались вдвоем. – Она по-прежнему не глядела на хирурга, неотрывно следя за обвинителем.
– Ну, быть может, он не замечал ее чувств к себе? – предположил Ловат-Смит без малейшей уверенности. – Может быть, вы считаете его недалеким?
– Нет, конечно! Но…
– Конечно, нет, – согласился Уилберфорс, остановив свидетельницу, прежде чем она успела продолжить. – Поэтому вы не считали необходимым предупредить его?
– Мне это просто не пришло в голову, – призналась леди с негодованием. – Я вовсе не обязана вмешиваться в жизнь хирургов и едва ли могла сказать сэру Герберту нечто не известное для него… Я считала, что он прекрасно все понимает и найдет правильные пути. Но теперь, глядя назад, я понимаю, что проявила…
– Благодарю вас, – перебил ее Ловат-Смит. – Благодарю вас, леди Росс-Гилберт. Мне больше не о чем вас спросить, но мой ученый друг может задать вам свои вопросы. – В голосе его звучал деликатный намек на то, что дело Оливера проиграно и ему пора капитулировать перед неизбежным.
Адвокат и в самом деле ощущал себя крайне несчастным. Эта леди сумела разрушить если не все, то почти все из того, чего он достиг, расспрашивая Нанетту и Джеффри Таунтона. В лучшем случае он мог надеяться, что заставил присяжных усомниться в виновности Стэнхоупа, но эта победа теперь ускользала от него. Дело хирурга едва ли послужит украшением его карьеры, а теперь, похоже, ему не удастся спасти даже жизнь сэра Герберта, не говоря уже о его репутации.
Оливер обратился к Беренике Росс-Гилберт с выражением небрежной уверенности в себе, которой он отнюдь не ощущал, и принял самую раскованную позу. Суд должен думать, что у него припасено истинное откровение, какой-нибудь трюк или ловушка, которая единственным ударом разрушит успех Ловат-Смита.
– Леди Росс-Гилберт, – начал защитник с обворожительной улыбкой. – Пруденс Бэрримор была великолепной сестрой милосердия, разве не так? И ее способности намного превышали средний уровень?
– Безусловно, – согласилась Береника. – Я считаю ее познания в медицине значительными.
– А усердно ли она выполняла свои обязанности?
– Да, но вы, безусловно, и так это знаете.
– Действительно. – Рэтбоун кивнул. – Этот факт был уже установлен несколькими свидетелями. Так почему тогда вас удивляет желание сэра Герберта при любой возможности работать именно с ней? Или это не отвечало интересам пациентов?
