Как-то Рейчел рассказала Джей Ти, как впервые отдалась за деньги. Чтобы не чувствовать, что происходит, она повторяла про себя стишки доктора Сьюза. Когда все закончилось, она не плакала. Клиент хорошо заплатил ей, поэтому она не плакала. Она просто молча качалась взад-вперед и пыталась забыть о той жизни, о которой мечтала, будучи маленькой девочкой.
Их жизни были пустыми, бесполезными и разбитыми, но, сидя вместе этими долгими вечерами, они умудрились сложить вместе все разлетевшиеся кусочки. И предложили друг другу то Прощение, которое не могли предложить себе сами. Они стали думать о будущем. Стали строить новую жизнь.
Пока мальчик, которого избивал его отец, не влюбился в нее, пока подросток, которого подвела его младшая сестра, не влюбился в нее, пока мужчина, который воевал только потому, что никогда не задумывался, умрет он или останется жить, не влюбился в нее. Пока все эти разрозненные отдельные части его не соединились и не влюбились в нее.
А потом Рейчел уехала и позволила убить себя.
Джей Ти достал еще одну сигарету и вернулся к уничтожению своих легких.
Розалита вплыла в комнату, остановилась в ногах кровати и улыбнулась.
На какую-то секунду его извращенное воображение нарисовало Марион, молодую, беззащитную Марион. Руки его младшей сестренки были сжаты, а на лице написан ужас – она только что убежала от монстра, которого они оба слишком хорошо знали. Спрячь меня, Джей Ти. Боже, помоги мне, помоги, помоги!
– Ш-ш-ш, – успокоил он свое собственное воображение и крепко зажмурил глаза.
Когда Диллон раскрыл их, Розалита была уже рядом с ним, и на лице ее было не волнение, а триумф. Она протягивала ему ледяной стакан.
Текила со льдом – взболтать, но не смешивать. Джей Ти поднял глаза, и женщина улыбнулась ему.
– Ты станешь самим собой, – просто сказала она.
– Ты антихрист, – прошептал он и взял в руки стакан.
Марион вошла в гостиную в тот самый момент, когда женщина, завернутая в белую хлопковую простыню, исчезла в комнате ее брата. Сначала Марион даже приняла ее за привидение. Она покачала головой и подошла к телефону.
Марион любила эту гостиную по ночам. Иногда она приходила сюда и просто сидела, наблюдая, как лунные лучи проникают сквозь открытые шторы и играют на плетеной мебели. В углу, под лампой, спала игуана, а так ее одиночество было полным.
Марион хотела закурить, но вспомнила о том, что здесь может появиться Джей Ти. Иногда, когда она сидела в тени, брат появлялся из холла и проходил прямо на веранду. Через несколько мгновений после того, как он проскальзывал через раздвижные двери, раздавался чуть слышный всплеск воды.
Успокаиваясь, Марион глубоко вздохнула и набрала номер.
– Как он? – спросила она в трубку.
– Марион? – Голос Роджера был нетвердым и хрипловатым со сна. По его времени сейчас было два часа утра. Спал ли он со своей новой игрушкой? Она на это надеялась.
– Как он? – Марион забыла о своих добрых намерениях и закурила сигарету. Пальцы ее дрожали.
– Марион, сейчас два часа утра.
– Спасибо, Роджер, но я сама знаю, сколько сейчас времени. А теперь: как он?
Роджер вздохнул. Марион показалось, что она услышала приглушенный женский голос. Значит, официантка была в его постели. Ей стало больно. Больнее, чем она ожидала.
Я любила тебя, Роджер. Честно, я любила тебя.
– Он умирает, Марион. Боже, что еще ты хочешь услышать, черт возьми? Врачи колют ему обезболивающее, но сейчас этого уже недостаточно. Неделя, может быть, две… А может быть, он умрет уже завтра. Ради него самого именно на это я и надеюсь.
– Не слишком же ты добр по отношению к человеку, которого считал своим учителем, Роджер. Хотя все мы знаем истинную цену твоей лояльности.
Роджер молчал. Мысленно Марион видела, как сжимаются его губы, а брови вытягиваются в одну тонкую линию. Она была за ним замужем почти десять лет. Она знала его, как никто другой. Она знала, что он слаб и мягкотел. Она знала, что он умен и амбициозен. Она знала о нем абсолютно все – в ее понимании это и была настоящая совместная жизнь.
– Хорошо, Марион, – тихо произнес Роджер. – Злись, если хочешь. Но ведь ты сама мне позвонила. Я просто посыльный, который говорит тебе, что у твоего отца последняя стадия рака. Он испытывает сильную боль и бредит. Стонет и зовет то Джордана, то Тедди. Если ты хочешь, чтобы это продолжалось, – никаких проблем. Я бы на твоем месте и врагу не пожелал такой смерти.
Джей Ти и Тедди. Ее не удивило, что Полковник не зовет ее. Ему никогда не нужна была дочь.
– А Эмма? – прервала она Роджера. Эммой звали ее мать. Марион никогда ее не любила и считала сукой, которая витала в облаках вместо того, чтобы быть хорошей женой Полковнику. Однако Роджер испытывал слабость по отношению к этой слабоумной старухе.
– Меня она тоже беспокоит, – все-таки он очень предсказуем. – Она повторяет слова Софи Лорен из «Эль Сида»
[72]
. Боюсь, что в один прекрасный день она захочет привязать труп Полковника к лошади. Ты же знаешь, что чем больше давление, тем ей хуже.
– Давление? Да эта женщина разваливается от одной мысли о том, что ей надо решать, какие туфли надеть утром.
– Марион… Ты зачем позвонила?
– Хотела убедиться, что всё в порядке.
Еще одна длинная пауза. Она знала, что сейчас он не хмурится, а болезненно подбирает наиболее дипломатичные выражения. Роджер был большим дипломатом, прирожденным манипулятором. Она была уверена, что он будет успешно продвигаться по служебной лестнице.
– Марион… – раздался его мягкий голос. Она непроизвольно напрягла спину. – Я знаю, что у тебя сейчас непростое время. Я сделал тебе больно…
– Больно? Сделал мне больно!.. Ты разрушил нашу семейную жизнь.
– Я знаю, Марион, но…
– Что «но»? Мы уважали друг друга, мы считали друг друга друзьями. Мы были вместе целых десять лет! Боже мой, Роджер, у нас были крепкие взаимоотношения.
– Правда, на тебя нападал ступор каждый раз, когда я до тебя дотрагивался.
Она замерла. Сигарета почти догорела до ее губ. Марион не могла ни дышать, ни говорить, ни шевелиться.
– Прости, Марион, – сказал Роджер. – Бог видит, что мне очень жаль. Знаю, это больно, но что, по-твоему, я должен был делать? Как я мог так жить? У меня, в конце концов, есть запросы…
– Это моя работа, правда? Ты всегда мне завидовал – скажешь, нет? Считал, что она забирает у меня слишком много времени и не дает мне стать настоящей армейской женой и хозяйкой. У меня успешная карьера, не хуже, чем у тебя – и я сильнее тебя. Я лучше стреляю. А ты… ты простой армейский бюрократ, в то время как я занимаюсь настоящим делом. – Она говорила грубым голосом, и это позволяло ей не рассыпаться на миллионы мелких осколков.
