— Я вижу, война не лишает вас приверженности к роскоши, — суховато проворчал Борман, демонстративно впечатывая шаг в ковровые узоры.
— Разведка, господин рейхслейтер, никогда не вершилась в блиндажах.
— Вот почему о вашей вилле в Гедесберге ходят почти такие же легенды, как и о вилле Геринга. — Помня, что в кабинете шефа внешней разведки он появился и виде просителя, Борман все же постарался придать своему ворчанию некую форму благодушия и даже восхищения. Однако никакого внимания на его усилия Шелленберг не обращал.
— Почти... такие же, — подчеркнул бригаденфюрер. — Вот то, что с каждым днем интересует вас больше и больше, дорогой рейхслейтер, — извлек он из сейфа небольшую дамскую сумочку, портсигар и «плитку шоколада». — Три опытных образца. Мне, правда, пришлось покритиковать моих коллег из отдела технических средств ведения разведки за убогость выбора. Но они обещают исправиться. Терпеть не могу людей, лишенных изобретательности.
Борман бегло осмотрел все три образца, однако более предметно заинтересовался сумочкой из черной лакированной кожи. Первый осмотр ее ничего не дал.
— Приподнимите нижние края вмонтированного в боковинку зеркальца, — подсказал Шелленберг.
За зеркальцем действительно скрывались небольшой, похожий на телефонный, диск, три кнопочки, розетка, благодаря которой автоматический радиопередатчик подключался к обычной электросети, и гнездо для антенны.
— Все — до примитивного просто. Вы нажимаете крайнюю правую кнопку и кодируете весь текст набором цифр на диске, который тут же записывается на заложенную в аппарат магнитную ленту. Вместительность — порядка двух машинописных страниц. Как только текст введен в память, вот этой, средней, кнопкой включаете индикатор настройки, и радиопередатчик автоматически передает ваше донесение на приемную станцию.
— Запеленговать передачу невозможно, поскольку сеанс длится всего доли секунды, — завершил его инструктаж Борман. — Один из моих агентов уже использует подобный передатчик, сработанный под портсигар.
Шелленберг вопросительно взглянул на рейхслейтера.
— Нет, как я уже сказал, замечаний к устройству нет. Другое дело, что мне понадобится еще один такой же передатчик. И приемное устройство, которое находилось бы под моим личным контролем. Вы ведь знаете, что речь идет об особом задании фюрера.
Бригаденфюрер взял сумочку, повертел ее в руках и положил назад в сейф.
— Один радиопередатчик мы еще кое-как сможем выделить вам, господин рейхслейтер. В виде портсигара. Вас это устроит? Нет, предпочитаете подстраховаться дамской сумочкой?
— Я не желаю впутывать в наше дело женщин, — проворчал Борман.
— Тогда остановимся на портсигаре. Но что касается принимающего устройства... увы, ничем помочь не могу.
— Потому что ваши бездельники не способны изготовить еще одну такую же штуковину?
— Эта «штуковина», господин Борман, занимает три комнаты, битком набитые аппаратурой. Сделать ее переносной, а тем более — миниатюрной пока что вообще не представляется возможным. В то же время у нас нет средств и для монтажа еще одного «трехкомнатного» устройства. Боюсь, что пока мы его осуществим, война кончится и затеянная вами операция утратит всякий смысл.
Шелленберг видел, как медленно и воинственно задвигались массивные, словно жернова, перемалывающие камни, челюсти Бормана. Какие такие мысли и слова дробились под ними, шефу разведки так и не дано было узнать.
— Благодарю, бригаденфюрер, — наконец грузно поднялся рейхслейтер. — Ваш портсигар понадобится мне ровно через две недели. И запомните: затеянная руководством партии операция, осуществлять которую помогаете и вы, не утратит своего смысла и через сто лет.
— Две недели — вполне приемлемый срок. Мои умники постараются...
Шелленберг подался вслед за рейхслейтером, чтобы проводить его, но у двери Борман остановился.
— Кстати, вам что-нибудь известно о том, чем завершилась попытка нашей диверсионной группы убрать Сталина?
Шеф внешней разведки глуповато взглянул на Бормана и столь же невинно улыбнулся. Он ожидал какого угодно вопроса, только не этого.
— О какой группе идет речь, дорогой рейхслейтер?
«Неужели действительно не знает о такой группе?! — изумился руководитель партийной канцелярии. — Чем же он тогда занимается здесь?»
— Уж не хотите ли вы сказать, что впервые слышите о ней?
— Я все еще не могу похвастаться, что посвящен во все операции, затеваемые Кальтенбруннером и Скорцени. И потом, насколько я знаю, «первый диверсант рейха» все еще находится в пределах Германии. Кто кроме него способен если не доставить вождя пролетариев в Берлин, то по крайней мере отправить его на тот свет?
— А я знаю: ни черта у них там не вышло. Сталин по-прежнему в Кремле.
— И будет находиться в нем, пока за него не возьмется лично Скорцени. А за информацию — благодарю.
«Не портсигар ему нужен был, — недоверчиво подвел итог их беседы Шелленберг, глядя в сутулую, слегка перекособоченную спину Бормана. — Хотелось проверить, действительно ли такая операция проводилась. И почему сорвалась. Нужны были подробности, сунуться за которыми к Кальтенбруннеру или Скорцени он не решается. Похоже, я сильно разочаровал добряка Бормана. Не к добру это, не к добру...»
17
Проснувшись первым, Аттила осторожно приоткрыл дверь и, пригнувшись в неглубоком окопчике, по которому можно было добраться до края небольшой возвышенности, внимательно осмотрелся. Невысокий, поросший густым кустарником холм, на котором располагалось их пристанище, оказался чуть выше трех соседних холмов, от которых был отделен мрачными извилистыми оврагами. Лучи предосеннего солнца пробивали кроны старых сосен, соединяя свое блаженственное тепло с острым запахом прелой хвои, древесной смолы и еще чего-то такого, чем способна очаровывать только сосновая роща.
— А ведь не хочется уходить отсюда, а, майор? — услышал он позади себя сонный бас Меринова и, медленно, по-волчьи поворачиваясь всем туловищем, оглянулся.
— Ты уже начинал этот разговор, капитан, но так и не завершил. А пора бы.
Они вдвоем еще раз внимательно осмотрели окрестности и, не выходя из окопчика, вернулись в землянку. Там они открыли по банке говяжьей тушенки и молча поели, запивая свой обед разведенным спиртом из фляг.
— Так договаривай, капитан, — они условились, что будут обращаться друг к другу только по званию, чтобы случайно не вырвалась кличка или настоящая фамилия. По документам Кондаков был майором Носачевым, Меринов — капитаном Федуловым. Оба пехотные офицеры, только что вырвавшиеся из госпиталя и находящиеся в двухнедельном лечебном отпуске: на операцию «Кровавый Коба» им отводились именно эти две недели. Если они не укладывались, то обязаны были сами позаботиться о новых оправдательных документах и вообще выкручиваться исходя из ситуации. Возвращаться за линию фронта они имели право только после выполнения задания.
