«Не прав был товарищ Сталин, утверждая, что незаменимых людей у нас нет! Это было единственное, в чем великий вождь и учитель оказался неправ», — повторил Коба, мстительно улыбаясь надвигающейся на него вечности.
33
Очнулся Крамарчук лишь через сутки. В глазах все еще мутилось, но, стиснув зубы, сержант внимательно разглядывал комнату крестьянского дома: полотенце на спинке кровати, темные занавески, сквозь которые едва-едва пробивались красноватые отблески предвечернего солнца; задымленная печь, отдававшая мягким домашним теплом, совершенно не похожим на чадный жар костров...
— Что, семя иродово, ожил? — появилась на пороге сгорбленная, но все еще довольно высокая женщина, должно быть хозяйка. — А говорили, что не стоило тебя и в дом заносить.
— Злые языки, — покачал головой Крамарчук и попытался улыбнуться. — Кто вам сказал обо мне? Кто притащил сюда?
— Тот самый козопас, Федор Рогачук. Сперва, ирод, бросил тебя в лесу, а потом, ишь, спохватился. Идем, говорит, Ульяна, поглядим: там у леса партизан раненый. Переночевать просится. Ну и пошли. Видим: ты уже «ночуешь»... Считай, вечным покоем, — ворчала она, помешивая что-то в закопченном котелке.
— Выходит, он все же святой, божий человек. Зря я за пистолет хватался.
— За пистолет — на это у вас, семя иродово, ума хватает. Хватило бы на что иное. Хата моя — крайняя: хорошо, если никто не видел, как волокли тебя.
— Доносчики? Помню, старик говорил...
— Всякие есть. В селе, как в селе. Рану я тебе промыла. Если еще где болит — покажи. Я тут и за ведьму, и за знахарку.
— Фельдшеры у вас, конечно, не водятся?
— Какие еще фельдшеры, иродова твоя душа?! — возмутилась старуха, грохнув крышкой котелка. — Их сюда и до войны черти не заносили. Кто не хотел помирать, у ведьмы Ульяны лечился. Так было и так будет.
— Я как раз из тех, не желающих... — попытался улыбнуться сержант.
В это время дверь отворилась и вошел тот самый старик, с которым Крамарчук встретился вчера на опушке. Николай сразу же признал его.
— Спасибо, отец-спаситель, — приподнялся он, чтобы получше разглядеть козопаса.
— Нужно мне твое спасибанье? — пробормотал Рогачук, поставив на стол кувшин. — Носит вас лесами... Не спасал я тебя, не приносил сюда. Не видывал и не слыхивал, понял? А ты, ведьма старая, коптилку зажги, а то темно, как в преисподней.
— Лучше бы керосина принес, моложавый.
— Не спасал я тебя, — снова заговорил старик, обращаясь к сержанту уже с порога. — Все вы герои, пока по лесам шастаете. А как поймают да возьмут за одно место...
— Не боись, отец-спаситель, я молчаливый.
— Семя иродово! Такое старое, что и могила не принимает, а гляди ж ты, и оно смерти боится! — искренне удивилась Ульяна, когда двери за Рогачуком закрылись. — Хотя что правда, то правда: за партизан немцы не милуют. Староста бумагу читал: будете помогать партизанам — немцы сожгут село. Близко они тут. Вон, в Гайдуковке полно их. И полицаев.
— В Гайдуковке?.. — вновь приподнялся на локте Крамарчук. — Вы часто бываете там?
— Так я же сама родом оттуда, — старуха налила из кувшина в кружку молока и протянула Крамарчуку. — Козье. Я его на дух не переношу, козлятиной воняет. Но ты пей. У нас несытно. Потом еще покормлю картошкой, а на ночь напою настоем из трав. Потом уже сам выползай. Захочешь жить — будешь жить, а нет такой воли — Бог простит... Я тебя и брать не хотела. По мне что фашисты, что коммунисты... И те, и те — нелюди.
— Веселый у нас разговор, — нахмурился Николай. — Всех одним кадилом обвеяла. Скажи лучше, ты Кристичей из Гайдуковки знаешь?
— Каких Кристичей? — удивленно посмотрела на него старуха, останавливаясь посреди комнаты. — Там их полсела, этих Кристичей — иродово семя цыганское.
— Мне нужна Мария Кристич. Молодая такая, красивая девка.
— Да уж понимаю, что не старухой интересуешься. Не та, не докторша, часом?
— Вот-вот, медсестра! — оживился Крамарчук. Ему с трудом верилось, что в этом селе кто-то мог знать их санинструктора.
— Там она, у родственников. Сама, правда, не гайдучанка. Из другого села. Километров за двадцать отсюда. Началась война, ее вроде бы тоже в войско взяли. А недавно тут объявилась. Где была до этого, никто толком и не поймет. Вроде бы где-то учительствовала.
— Это правда: учительствовала.
— Ну, правда — не правда — без меня разберутся, кому надо.
— Работает она где, в больнице?
— Прячется в селе. Чего-то боится.
— Мне очень нужно повидать ее. Завтра же. Как ее найти?
— Ага, я тебе, семя иродово, еще и девок водить буду.
— А ты и вправду ведьма, — незло признал Николай.
— С того самого дня ведьмовать стала, когда такие, как ты... Э, да что тебе говорить, — снова загрохотала чугунками Ульяна. — Племянника пошлю за твоей. Передаст, чтобы пришла, семя иродово.
Крамарчук хрипло рассмеялся. Эта странная старуха уже начинала нравиться ему.
— Но он-то сумеет разыскать ее?
— Объясню как — разыщет, — по-мужски пробасила старуха. — Не впервой.
Накормив Николая, она куда-то ушла, но вскоре появилась вместе с невысоким худощавым подростком лет четырнадцати. Когда паренек подошел к кровати, сержант увидел, что лицо у него исхудавшее, болезненно-желтое, с первыми проталинами морщин.
— Вот этот пойдет, — резко огласила старуха, словно стояла посреди шумной городской площади. И только сейчас Крамарчук отметил про себя, что голос у нее все еще довольно моложавый. — Он уже все знает.
— Скажешь, что здесь ее ждет один человек, — обратился к нему сержант. — От Беркута. Запомнишь? От Беркута.
— Тяжело, что ли?
— Но если будет спрашивать кто-нибудь посторонний, кто-либо, кроме Марии, ты должен говорить, что идешь к кому-то из своих родственников в гости. А кто послал и зачем — об этом ни слова. Понял?
— Тяжело, что ли?
— Разговорчивый ты мужик! Скажешь Марии, что буду ждать ее три дня. Три, не больше. Если меня не окажется в этом доме, тетка Ульяна будет знать, где я. Сам я идти в Гайдуковку не могу. Ранен и без документов... Все уяснил?
— Тяжело, что ли?
— Да что ты его учишь? — вмешалась хозяйка, провожая парнишку. — В войну они, иродово семя, рано взрослеют.
— И так же рано гибнут, — вздохнул Николай. — А сейчас это не ко времени.
34
Машина, в которой их неспешно преследовал человек в сером, исчезла на одном из лесистых виражей, поэтому к вилле «Орнезия» княгиня Мария-Виктория Сардони и Тото подъехали уже без «хвоста».
