Мария будто услышала его призыв, подошла, посмотрела сначала на сверток, потом в глаза Крамарчуку.
— Что? — почти беззвучно спросила она.
— Не могу...
— Что?.. — снова спросила она, пытаясь понять, чем ему помочь.
— Не могу сыпать на него камни. Убивать научился. А хоронить нет.
Кристич зарылась пальцами в землю. Казалось, она вот-вот ссунет на этот сверток целый вал песка и щебенки, но в последнее мгновение тоже замерла.
— Как же вот так? — растерянно произнесла она, глядя на Николая. — Хоть бы плащ-палатку какую или телогрейку... Ну, конечно, конечно, телогрейку...
— Брось. Погибнешь, — перехватил ее руку Крамарчук, видя, что она начала расстегивать свой ватник. — Я сейчас.
Он спрыгнул в яму, подрыл одну стенку, вложил сверток в нишу и так, стоя в яме, начал сгребать каменистый песок, словно хотел похоронить себя вместе с ребенком.
Как только холмик был готов, Крамарчук положил на него ту, большую плиту, на которой лежал до своего погребения ребенок, а сверху — несколько сосновых веток. А Мария нарвала в долине охапку сухой травы и разбросала по плите вместо цветов.
— А ведь казалось, что после дота, после всего того, что пришлось пережить на Днестре, никакой смертью меня уже не поразишь, — грустно проговорила она, спускаясь с холма. — Видно, не позволит нам эта война очерстветь.
— Очерствевшему легче. Пережить все это легче.
14
Каменистое взгорье, из которого вырастали стены и башни старинного замка, уже было изуродовано несколькими бомбовыми воронками. Незасыпанные, они представали перед путниками метками судьбы, свидетельствовавшими о том, что она по-прежнему хранит святилище СС от искушения, которому подвергаются английские пилоты и их командиры, проведавшие от агентов Сикрет интеллидженс сервис, что представляет для фюрера и его «черных кардиналов» этот, ничем не выделяющийся среди сонма других подобных, старинный бург
[39]
.
Оставив машину на площадке между двумя каменными башнями-сторожками, возведенными уже, очевидно, в начале нынешнего века, Скорцени направился к воротам. При этом он чуть поотстал от генералов, предоставляя себе возможность еще раз осмотреть эту каменную молитву вечности с позеленевшими стеклами и гордо возвышающимися соборами башен.
И вновь, как и во время прошлого своего посещения замка, Скорцени неожиданно ощутил, что здесь все давно знакомо ему. И вон та, оставленная ядром отметина на привратной башне; и каменная арабеска, украшающая арку; и даже возносящий к потускневшему предгрозовому небу две последние, но все еще могучие живые ветви дуб-патриарх... — все это ведомо ему по какой-то прошлой жизни, прожитой им в седле и в рыцарском облачении.
«Вот-вот заскрежещут цепи подъемного моста, с ревматическим стоном откроются тяжелые дубовые ворота, и встревоженный рожок привратника радужно возвестит обитателей бурга, что доблестнейший из германских рыцарей граф Отто фон Скорцени вернулся в свое родовое гнездо со славой и добычей...» — вспоминались ему фантазий, родившиеся во времена минувшего «возвращения в «Вебельсберг». Замок потом еще не раз снился ему или попросту являлся в воображении. Не ритуальные свечи, не фюрер, склонявшийся над хранящимся здесь в комнате-сейфе «Копьем судьбы» — главным символом СС, а именно сам восстающий из мрака веков и призрачности легенд замок.
«Очевидно, прав был Раушнинг, — подумалось штурмбаннфюреру, — утверждая, что в сущности каждый немец одной ногой стоит в Атлантиде, где “ищет лучшей участи и лучшего наследства”. Во мне, как и в этом замке, созревают неувядаемые гроздья вечности. Моя душа вселяется в тело воина каждое столетие. Как жаль, что никому не дано проследить этот путь вечного странника».
Они собрались в том же зале, в котором Скорцени входил в круг «особо посвященных». Черный овальный стол, посреди которого чуть возвышался отлитый из бронзы орел со свастикой, обращенный клювом к трону предводителя, черные высокие спинки кресел для прочих рыцарей «Черного Ордена»; двое мрачных верзил-унтерштурмфюреров, стоявших у двери, ведущей в соседний зал, в котором, судя по всему, находился фюрер и, минуя который, можно попасть в комнату-сейф, где хранилось копье короля Саксонии Генриха I, «Копье судьбы».
— Наконец-то вы здесь, Скорцени, — решительно направился к нему рейхсфюрер СС Гиммлер, как только «первый диверсант рейха» выбрал для себя кресло — в конце стола, на овале, чтобы, не наклоняясь, можно было видеть всех присутствующих. — Сразу после совещания вы понадобитесь мне.
— Готов выполнить любой приказ, господин рейхсфюрер, — сдержанно, суховато отчеканил Скорцени. Вообще-то в последнее время задания он получал только от самого фюрера. Если одно из них он получит и сегодня, любые приказы Гиммлера будут лишь отвлекать его.
— Я бы даже не сказал, что речь идет о приказе. Скорее — личная просьба. Но исключительно в интересах рейха. Его будущего, Скорцени, — загадочно блеснул рейхсфюрер остекленевшими в оправах очков глазами.
Штурмбаннфюрер молча выдержал его взгляд и ничего не ответил, словно упорно ждал, что главнокомандующий войсками СС не сдержится и начнет выкладывать спасительную для будущего рейха тайну прямо сейчас.
— Ваша просьба каким-то образом будет связана с той, которую намерен высказать сразу после совещания фюрер? — спросил он, окончательно обескуражив его своей сценической паузой.
— Вас предупредили об этом?
— Нет.
Гиммлер облегченно вздохнул. Скорцени знал, сколь ревниво воспринимал рейхсфюрер СС любое распоряжение, которое кто-либо из прямых подчиненных получал через его голову.
— Уверен, что нет, — теперь уже не задумываясь, ответил Гиммлер, что сразу же заставило Скорцени задуматься. Он понимал: сегодня могут сбыться его худшие предположения — когда придется выполнять два несовместимых задания двух фюреров. — Но точно так же уверен, что оно покажется вам куда более романтичным, нежели все остальные, которые приходилось выполнять до сих пор.
— Мои парни иногда называют себя «романтиками войны» — тут вы правы, — деликатно простил ему намек на романтику «первый диверсант рейха». Он не любил, просто-таки не терпел, когда в его присутствии кто-либо решался окутывать будущее задание фимиамом романтических грез. Они — профессионалы, это их работа... Другое дело, что в любом случае без романтики не обходится. Но это уже как бы само собой.
Однако Гиммлер не стал утомлять ни его, ни себя какими бы то ни было философскими изысканиями. Он отвел взгляд и уже через мгновение, все еще находясь возле Скорцени, напрочь отсутствовал не только в разговоре с ним, но и вообще в этом зале. А когда главнокомандующий СС едва уловимым движением перехватил проходившего рядом командира дивизии «Адольф Гитлер» бригаденфюрера СС Монке, к шефу диверсантов уже направлялся рейхсминистр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг. Увидев его, Отто сразу же вспомнил о несбывающихся пророчествах относительно императора Франконии, тем не менее приготовился выслушать другие, еще более несбыточные.
