Его личный план — жить в комфорте до естественного конца — принимали тысячи людей в те первые годы, предшествовавшие приходу к власти Ксана, когда больше всего боялись полного краха порядка. План предусматривал отъезд из города (в его случае — с Кларендон-сквер) в маленький загородный дом или коттедж в лесистой местности с садом и огородом для выращивания овощей, с протекающим неподалеку ручьем, вода которого после кипячения вполне пригодна для питья, с открытым очагом и запасом дров, с тщательно отобранными банками консервов, с запасом спичек на долгие годы, с лекарствами и шприцами, а сверх всего — с крепкими дверями и запорами, призванными оградить его хозяйство от завистливых взоров менее предусмотрительных граждан. Но в последние годы безопасность стала для Джаспера навязчивой идеей. Дровяной сарай в саду был заменен постройкой из кирпича с металлическими дверями, приводимыми в движение дистанционным управлением. Сад окружила высокая стена, а дверь в погреб была заперта на висячий замок.
Обычно, когда я навещаю его, кованые железные ворота оказываются незапертыми, я открываю их и оставляю машину на короткой подъездной аллее. Но в этот день ворота оказались заперты, и мне пришлось позвонить. Увидев Джаспера, вышедшего мне навстречу, я был потрясен изменениями, которые произошли в нем за последний месяц. Он держался по-прежнему прямо, поступь его была твердой, но когда он подошел ближе, я увидел, что лицо стало совсем серым, а во ввалившихся глазах читались беспокойство и страх, каких я никогда не замечал прежде. Старение неизбежно, но оно лишено последовательности. Существуют отрезки времени, растягивающиеся на многие годы, когда лица друзей и знакомых практически не меняются. Потом вдруг ход времени ускоряется, и за неделю происходит метаморфоза. Мне показалось, что за месяц с небольшим Джаспер состарился на десять лет.
Я последовал за ним в большую гостиную в задней части дома, французские окна которой выходят на террасу и сад. Здесь, как и в его кабинете, стены были сплошь заставлены книжными полками, царил идеальный порядок, мебель, книги, картины находились на своих обычных местах. Однако я впервые отметил мелкие признаки начальной стадии запустения: грязное оконное стекло, несколько крошек на ковре, тонкий слой пыли на каминной полке. Электрический камин был включен, но комната казалась нетопленой. Джаспер предложил мне выпить, и хотя середина дня не самое удачное время для возлияний, я согласился, отметив, что на столике для закусок бутылок больше, чем в мой прошлый визит. Джаспер — один из немногих известных мне людей, кто использует кларет в качестве универсального напитка, потягивая его в течение всего дня.
Хильда сидела у камина, глядя перед собой. На ее плечи была накинута теплая кофта. Она не поздоровалась, даже не взглянула в мою сторону и лишь кивнула в ответ на мое приветствие. Перемена в ней была еще более явной, чем в Джаспере. Долгие годы — так мне, во всяком случае, казалось — она выглядела всегда одинаково: угловатая, но прямая фигура, хорошего покроя твидовая юбка с тремя складками посередине, шелковая, с высоким воротником, блуза и кофта из кашемира, густые седые волосы затейливо уложены в высокий пучок. Сейчас же не слишком чистая кофта болталась на плечах, колготки неряшливо морщились над нечищеными туфлями, а волосы грязными прядями свисали по обеим сторонам лица, на котором застыла гримаса раздраженного недовольства. Я, как и в прежние свои приезды, невольно задумался, каким недугом она страдала. Едва ли это была болезнь Альцгеймера: в конце 1990-х годов ее научились успешно лечить. Но ведь есть много других видов расстройств, с которыми не под силу справиться даже нашей навязчивой, озабоченной проблемами старения науке. Возможно, она просто устала, а я ей до смерти надоел. Наверное, и у старости есть преимущество: можно уйти и спрятаться в своем собственном мирке — конечно, если это место не ад.
Я терялся в догадках, почему меня попросили приехать, но спрашивать об этом мне казалось неудобным. Наконец Джаспер произнес:
— Я хотел кое-что обсудить с тобой. Я подумываю о том, чтобы перебраться обратно в Оксфорд. Решиться на это меня заставило последнее выступление Правителя по телевидению. По-видимому, его конечный план состоит в том, чтобы все перебрались в города, где людям легче предоставлять обслуживание. Он сказал, что никому не возбраняется оставаться жить в отдаленных районах, но он не гарантирует подачу туда энергии или доставку бензина для транспорта. Мы здесь живем довольно изолированно.
— Что думает об этом Хильда? — спросил я.
Джаспер даже не потрудился взглянуть на нее.
— Хильда не в том состоянии, чтобы возражать. Мне ведь приходится ухаживать за ней. И если так мне будет легче, значит, именно так нам и следует поступить. Я тут подумал: может быть, нам обоим — то есть тебе и мне — будет удобнее, если я перееду к тебе на Сент-Джон-стрит? Тебе же и в самом деле не нужен такой большой дом. Наверху вполне хватит места для устройства отдельной квартиры. Естественно, я оплачу все расходы.
Замысел Джаспера привел меня в ужас. Надеюсь, я сумел скрыть это. Я, помедлив, как бы обдумывая его слова, ответил:
— Мне кажется, это не самый удачный вариант. Вам будет не хватать вашего сада. А Хильде — очень трудно подниматься по лестнице.
Последовало молчание, и Джаспер сказал:
— Полагаю, ты слышал об «успокоительном конце», массовых самоубийствах стариков?
— Кажется, читал что-то об этом в газетах или видел по телевизору.
Я вспомнил эпизод, показанный по телевидению: одетые в белое старики — одни самостоятельно, другие с чужой помощью — поднимаются на борт низкого, похожего на баржу судна. Высоко и пронзительно звучат поющие голоса, и судно медленно исчезает в сумерках. Ловко снятая обманчиво мирная сцена… подсвеченная.
— Меня не привлекает групповая смерть, — заметил я. Самоубийство сродни сексу, это частное дело. Если мне захочется убить себя, средства для этого всегда под рукой, так почему бы не совершить это с удобствами в собственной постели? Я предпочел бы заколоться кинжалом.
— Ну, не знаю, на свете немало людей, которые любят устраивать настоящие шоу из этих ритуалов расставания с жизнью, — возразил Джаспер. — В той или иной форме это происходит по всему миру. Наверное, есть что-то утешительное в большом числе участников, в том, как обставлена церемония. А те, кто остается жить, получают пенсию от государства. Тоже не совсем жалкие гроши, так ведь? Да, кажется, я начинаю понимать притягательность этого действа. Хильда на днях тоже говорила об этом.
Мне все это показалось невероятным. Я не мог себе представить, что мысль о подобной публичной демонстрации эмоций и жертвенности пришла в голову Хильде, которую я так хорошо знал. В свое время она была серьезным ученым, куда более способным, как говорили, чем ее муж, и ее острый, ядовитый язык не раз служил его защите. Выйдя замуж, она стала меньше преподавать и публиковаться, пожертвовав своим талантом во имя любви, которой подчинилось слепо.
Перед отъездом я сказал:
— Похоже, вам не помешала бы дополнительная помощь. Почему бы вам не подать заявку на одного-двух «временных жителей»? Уж вы-то, конечно, имеете на них право.
