Про те времена он, казалось, особенно не любил говорить. Лишь по отрывочным воспоминаниям в минуты откровенности девушка представляла себе дремучую, вековую тайгу – чем дальше, тем суровее и мрачнее. Переходы по диким нехоженым тропам, где целыми днями вокруг тишина и полумрак, ночевки на выработанных приисках, в полуразрушенных бараках, когда на ночь выставляли караульного, а то пропадешь ни за грош. Трупы людей, умерших от цинги или иной хвори, от голода, раздавленных рухнувшей крепью или убитых «лихими людишками». Дороги через горы, завалы, каменистые россыпи, когда лошади ломали ноги или просто падали, не выдержав тяжести пути, а люди шли дальше. Тяжкий непосильный труд летом в воде по колено, тучи комаров и гнуса, а зимой морозы такие, что птицы замерзают на лету…
Когда она думала об этом, то невольно преклонялась перед отцом – такое мог выдержать только человек крепкий не только телом, но и духом.
Мария знала, что в обществе слухи об её отце ходили самые разные.
Говорили, что деньги, с которых пошла разжива, он добыл не в старательском шурфе, а выиграл на каком-то захолустном постоялом дворе у допившегося до полного сумасшествия графа, причем не в карты, а в «гусарскую рулетку». Он выстрелил первым, и удар бойка пришелся в пустое гнездо барабана. Граф, расхохотавшись, положил на зеленое сукно полста тысяч ассигнациями, нажал курок револьвера и упал под стол с раздробленным черепом. Ну а Михаил Еремеевич забрал деньги, да и был таков. Иные считали его крещеным евреем, что секретным образом ведет дела соплеменников, другие – тайным раскольником, делающим то же самое. Находились и такие, что числили его раскаявшимся душегубом, который носит на теле уличающие его следы от плетей и кандалов. Отец, иногда вспоминая эти слухи, посмеивался. Сам он был типичный купец первой гильдии – солидный господин крепкого сложения, с аккуратной бородой и цепким прищуром глаз, в меру честный, в меру хитрый, в меру образованный.
Отец поднял на неё глаза, отложив бумаги. По осунувшемуся лицу и бледности, покрывавшей высокий лоб, она поняла, что он, пожалуй, и в самом деле сильно нездоров.
– Ох, доченька, – улыбнулся Михаил Еремеевич. – Ты сегодня такая хорошенькая, что хоть сейчас портрет рисуй.
Она сделала над собой усилие и улыбнулась со всем очарованием, на какое была способна.
– Папа, я хочу поговорить с тобой.
– Хорошо, хорошо. Ну, выкладывай, что случилось? Надеюсь, не лошадь купить хочешь для этих своих конных прогулок? Лошади нам, конечно, не хватает… – притворно тяжело вздохнул он.
Видимо, Михаил Еремеевич вспомнил, как пару лет назад Маша упрашивала его купить кобылу Пантеру арабских кровей, которую продавала за три тысячи ассигнациями семья её соученицы по гимназии Лиды Роговой.
– Нет, папа, что ты…
Она потупила глаза под пристальным взглядом отца.
– Я хотела поговорить с тобой о… о моем замужестве. И об остальном.
– Ах, вот оно что! – как-то натянуто улыбнулся отец. – Я давно подозревал, что у тебя не только этот… лаун-теннис и театр на уме.
– Батюшка, мы с… с господином Дмитрием Ивановичем Одинцовым решили пожениться, если ты благословишь нас, – сказала Маша, будто прыгая в ледяную воду. – Мы снимем квартиру… недорогую… мы уже все решили. Вот увидишь, Дмитрий сможет содержать меня. Он будет много работать, ведь он сам зарабатывает, и…
Она тараторила и не могла остановиться. Потом запнулась на полуслове, по лицу отца поняв, что услышанное его совсем не обрадовало.
– Что я могу сказать, доченька… – процедил купец первой гильдии Воронов. – То и скажу, что лучше б ты выезд с рысаками попросила… Ты знаешь, этот твой Дмитрий сразу не понравился мне, еще когда я увидел его на свадьбе Милены. Скажу так: если бы у него был миллион, он тебе бы подошел. Ибо сам по себе он ни на что не годен. И потом, не зря говорят: красивый муж – чужой муж!
– Батюшка! – возмутилась Мария.
– Что «батюшка»? – посуровел Воронов. – Я хочу видеть рядом с тобой надежного, состоятельного человека, который умеет работать, а не самодовольного щеголя, который пустит по ветру твое состояние…
Отец говорил солидно и обстоятельно, как будто обсуждал важную сделку. Для него её – дочери, родной кровиночки – брак и был сделкой!
– Но Дмитрию совсем не нужны мои деньги! – слабо запротестовала она.
– Э-э, – махнул рукой отец, и в голосе его зазвучало застарелое презрение. – Слыхали мы эту песню! Только вот и другое нам ведомо: «Был бы сват насквозь свят, кабы душа не просила барыша». Или еще говорят: «И святой барыша ради молится». Жизнь есть жизнь, и раз ты этого не понимаешь, то уж позволь батюшке с такими вещами разбираться!
Тон, каким говорил отец, не оставлял ни малейшей надежды на то, что его можно переубедить.
– Мария, ты хорошо поняла меня? – строго произнес он, давая понять, что разговор закончен. – Выкинь из головы этого Одинцова… Тем более его отец под конец жизни стал горьким пьяницей и мотом, даром что статский генерал. Отчего, собственно, и разорился. Да и матушка… – он замялся, – так сказать, не была безупречной…
– Но мы решили пожениться… – растерянно пролепетала девушка. – И при чем тут родители Дмитрия, если они давно умерли?
– Нет, этого не будет, – сурово отрезал Михаил Еремеевич. – И хватит говорить об этом. Я не хочу, чтобы вы вообще виделись. Ты слышала?
Мария поняла, что, по крайней мере, сегодня к этому разговору возвращаться не стоит.
– Я слышала, папенька. Но если ты против моего брака с Дмитрием, то тогда и мне будет позволено отказать кое-кому?
– Это о ком же ты?
– Твой компаньон… Господин Арбенин меня домогается. Он требует, чтобы я согласилась стать его женой. Он уверен, что ты хочешь видеть в нем своего зятя и с радостью примешь в семью. Вот так. – Она выпалила это на одном дыхании.
К ее ужасу, отец с ничего не выражающим лицом откинулся на подушки и стал молча перебирать биржевые сводки. Большие, черного дерева с бронзой, напольные часы отсчитывали секунды тягостного молчания.
– Папа! Объясни мне, что все это значит! Ты хочешь сказать, что… господин Арбенин не лжет, ты действительно хочешь этого? Это ведь неправда, да? Я не хочу за него замуж! – Мария почти кричала.
– Я… видишь ли, Маша, – тяжело вздохнув, начал отец, – не желал говорить тебе об этом сейчас. Думал дождаться более подходящего момента, когда ты выкинешь из головы этого своего никчемного сопляка.
– Дмитрий не сопляк, папенька! Как ты можешь так говорить о нем? Он не богат, но сам прокладывает себе дорогу в жизни, и… я люблю его! Он…
– Я запрещаю тебе даже думать о нем! – рявкнул Воронов, привстав. – Успокойся и послушай меня, Мария, – продолжил он, уже смягчившись. – Я всего лишь хочу, чтобы ты вышла замуж за взрослого, солидного мужчину, который будет в состоянии заботиться о тебе так, как это до сих пор делал я. Виктор Петрович как раз из таких!
