Слезы покатились градом из ее глаз, и она порывисто обняла подругу.
– Да, я продавала себя. А теперь делаю прически проституткам, которые тоже продают себя. Я ничем не лучше их. Да и глупо было бы надрываться как каторжная в тайге, чтобы сдохнуть от цинги, когда даже потрепанные потаскухи, каким полдоллара цена где-нибудь в Калифорнии, тут получают полновесными самородками.
– Китти… Боже мой, Китти…
Они еще долго молча плакали, потом Китти смущенно улыбнулась и достала откуда-то два батистовых носовых платка с кружевами и изумительной ручной вышивкой.
– Вот, – она протянула один из них Вороновой. – Их вышивает одна твоя землячка с именем, которое я не выговорю, язык в узел завяжется. Я ими торгую. Проститутки Доусона хотят чувствовать себя настоящими леди… Все не так плохо, Мэри, – закончила Китти. – У меня есть свое маленькое дело. В Доусоне есть возможность зарабатывать деньги, если ты что-нибудь умеешь делать.
– Китти, о чем ты говоришь? Деньги, дело… Нельзя же…
– Почему нельзя? Не забывай, Мэри, что я – проститутка. Пусть и бывшая… пока…
Мария медленно шла к дому Джилли. Когда она проходила мимо конторы, в которой оформляли участки, то заметила, что к дверям, как обычно, выстроилась длиннющая очередь старателей, желающих застолбить вожделенный клочок золотоносной земли. Большинство из них – это было видно – приехали прямо с приисков. Землистые изможденные лица, измазанная в глине одежда и сапоги. Многие сидели прямо на земле и играли в карты. Она подумала, что, должно быть, «золотая лихорадка» не отпускает их ни на минуту и они выпускают терзающий их азарт картами, рулеткой или хмельным.
Ускорила шаги, чтобы побыстрее миновать это столпотворение. Когда она оставила позади почти всю очередь, ее внимание привлек человек, весело болтавший о чем-то с двумя чечако. На нем была синяя суконная куртка с расстегнутым воротом, лицо было чисто выбрито.
Что-то в его облике заставило ее остановиться. А затем Мария почувствовала, как по ее телу волнами распространяются вялость и бессилие, ноги стали ватными, так что ей пришлось схватиться рукой за стену, чтобы не упасть.
Это был Дмитрий. Дмитрий Иванович Одинцов, потомственный российский дворянин, без пяти минут горный инженер, так неуместный в этом диком краю. Ее Дмитрий, который не давал о себе знать столько времени, а теперь как ни в чем не бывало стоит и болтает с приятелями!
– Дмитрий!
Он оглянулся на ее крик.
– Маша!! Ты?! Боже, но как? Откуда?
Странное смещение радости, удивления и досады отразилось на его лице, но он так и не покинул своего места в очереди.
Девушка подбежала к нему, но остановилась в нерешительности. Что-то мешало ей броситься в его объятия.
– Да, это я.
Маша удивилась, услышав его самоуверенный голос. Она не чувствовала ни уверенности, ни, что поразительно, радости. Нервы ее были на взводе – малейший толчок, и она готова была или расплакаться, или рассмеяться, или закричать.
…– Ты не представляешь, Машенька, сколько у нас было работы! – услышала она конец фразы. – Понимаешь, нам казалось, что мы напали на богатую жилу, но… намыть удалось немного, прямо скажем…
Он мял в руках шапку, как будто присутствие невесты тяготило его.
– Но как ты отважилась приехать сюда? Мне и в голову не могло прийти, что ты такая смелая… Аляска – неподходящее место для женщин.
– Но я тут, Дмитрий! Неужели ты не рад?
– Конечно, рад! Но я хочу сказать… Видишь ли, я приехал, чтобы застолбить еще один участок. Мы с друзьями хотим попытать счастья на Браун-Хилл. Мы уже перевезли туда все наше добро. – Он понизил голос. – По моим расчетам, там есть из-за чего рыть землю. Да, я ведь теперь глава артели, можно сказать, управляющий рудника! Не зря четыре года корпел над науками!
– Дмитрий, я… Мне надо поговорить с тобой. Мы не можем пойти куда-нибудь, где поменьше народу?
– Конечно, можем, Машенька. Только не раньше чем через час. Я же говорю, мне надо подать заявку. Я не могу уйти из очереди сейчас. Я здесь торчу уже два часа.
– Но нам нужно… я искала тебя…
– Маша…
Дмитрий взял ее за руку. Его пальцы были неприятно холодными. Она чувствовала на себе взгляды окружающих людей. Вдруг они думают, что она проститутка, которую он когда-то знал, а теперь случайно повстречал на улице?
– Маша, я и так приехал в город в очень неподходящее время. Работы по горло. Мне нужно как можно скорее застолбить участок. Они здесь в конторе занимаются крючкотворством, так что это будет непросто. Но я не буду лучше забивать тебе этим голову. Ты ведь можешь меня подождать? Вряд ли это протянется дольше часа. А потом мы пойдем куда-нибудь пообедаем. И спокойно поговорим.
Он улыбался ей прежней обворожительной улыбкой, которую она очень хорошо знала. Но девушка невольно вспомнила смуглое от солнца лицо Николая, его голубые глаза, способные одним взмахом ресниц приводить ее в блаженный трепет. Она прогнала навязчивое воспоминание и почувствовала, что не в силах больше сдерживать накопившуюся ярость.
– Подождать?! Я жду тебя здесь, в Доусоне, уже бог весть сколько времени!
Он снова переступил с ноги на ногу и смущенно отвел взгляд:
– Маша, я непростительно жестоко обошелся с тобой. Но я собирался написать письмо. Ты не представляешь, как мы были заняты, Мария. Если бы ты когда-нибудь побывала на приисках, то знала бы…
– Вот как?
Купеческая дочь кипела гневом. Неужели она когда-то была счастлива в объятиях этого человека, рыдала и выла от восторга, когда он брал ее, прошла следом за ним полмира…
– Дмитрий, мне надо поговорить с тобой, – взяла она себя в руки. – Ты же понимаешь, что это неудобно делать здесь…
Он улыбнулся, и Маше показалось, что улыбка у него вышла несколько натянутая.
– Дмитрий, я не могу больше ждать! И откладывать дольше не стану. Так что ты выслушаешь меня здесь и сейчас. Иначе ты опять уедешь бог весть куда, на этот свой чертов Браун-Хилл, и мне придется до седых волос ждать тебя в этом проклятом Доусоне!
– Но, Машенька…
– Что, Машенька?! Что?! Ты знаешь, что у меня умер отец?! Что я тоже чуть не отдала Богу душу, а потом сбежала от господина Арбенина, которому не терпелось потащить меня под венец и наложить лапу на капитал! У меня нет никого, кроме тебя. Ты ведь соблазнил меня или ты этого уже не помнишь?
Сама не верила, что смогла произнести эти слова прилюдно, перед толпой мужчин, с любопытством наблюдающих за драматической сценой. На ее глазах выступили слезы. Если бы она только могла дать ему пощечину и уйти, не оглядываясь! И никогда его больше не видеть! Но тогда выйдет, что никакой любви нет. Нет вообще в мире. И все было зря!
– Маша, любимая моя… – в глубочайшей растерянности пробормотал Дмитрий. – Хорошо, пусть будет так, как хочешь. Ведь мы и в самом деле любим друг друга…
