– Но если на вашем участке нет золота, почему же вы не возьмете другой? – зачем-то спросила она.
Конти вновь пожал плечами:
– Мне повезло, что у меня есть этот участок. Все хорошие уже заняты. Если ты с самого начала сделал неправильный выбор, то с этой бедой уже ничего не сделаешь. Понимаете, миссис Мэри, золотые прииски не так уж велики. Может, всего двадцать или тридцать квадратных миль, а здесь, в окрестностях Доусона, не менее двадцати тысяч человек роют землю, пытаясь выкопать что-нибудь для себя. Этой зимой дела должны пойти лучше, теперь у меня есть дом и жена. – Он улыбнулся индианке, и она в ответ тоже улыбнулась. – Знаете, миссис Мэри, зимы здесь невероятно долгие и холодные, и эта нескончаемая тьма может свести с ума. Человеку нужен кто-то рядом. Глядишь, семья наша увеличится. – Он положил руку Эрне на плечо. – Она сильная и не боится работы. Но вы, наверное, проголодались, да? Ладно, посмотрим, что у нас есть.
Стив принес кусок копченого окорока. Разрезав мясо на куски, он положил его на пенек перед ними.
– Эрна, ты займи гостью, а мне лучше заняться приготовлением кролика, которого я поймал. Вы обязательно должны остаться и попробовать. Этот рецепт дала мне старуха алеутка, которая жила в Скагуэе. Конечно, было бы лучше, если бы на ужин у нас была медвежатина…
– Я никогда не пробовала медвежатину, мистер Стив. Какой у нее вкус?
– Мясо медведя? Оно сладковатое. Грубее, чем у лося или оленя, однако вкусное, очень вкусное.
– Надо будет попробовать при случае…
Она распрощалась с соседями тепло и сердечно, подумав, что была бы счастлива, если бы их с Дмитрием семья была такой же, как у Стива с Эрной.
– Желаю вам удачи, миссис Мэри, – покачал головой Конти на прощание. – Потому что она вам очень понадобится.
* * *
Наступил ноябрь. Солнечные летние дни казались теперь далеким, сказочным воспоминанием, несбыточным сном.
Выпал первый снег, но пролежал недолго. Он скоро растаял, и потоки грязной талой воды чуть было не размыли крышу. Теперь каждую ночь подмораживало. Вчера полярное сияние было не зеленым, а красным, очень похожим на зарево пожара, так что Мария плохо спала…
Настоящий север – это суровая, холодная зима.
Фред говорил, что среди старателей уже немало народу обморозилось, а на тех участках, которые расположены выше, в горах, несколько человек уже замерзли насмерть.
…Дни стали короткими и пасмурными, холмы покрылись сумрачными тенями, небо приобрело постоянный сизо-серый оттенок. Солнце если и появлялось на небосклоне, то на четыре-пять часов в день. Остальная часть дня тянулась в неопределенном свинцово-пурпурном мареве.
Почти каждую ночь небо освещало северное сияние. Иногда Мария выходила из домика, чтобы благоговейно насладиться этим чарующим волшебным зрелищем. По большей части сияние было зеленым, реже красным.
В те ночи, когда сияние было красным, ей снились кошмары.
Иногда, пробудившись после них, она ощущала – рядом стоит некто невидимый, напряжённо и заинтересованно наблюдая за ними. Пару раз ей даже померещилось, что она видела чью-то нечёткую тень, но мимолётно и неопределенно. Как-то раз, уже на рассвете, увидела во сне, как вдруг бесшумно отворилась входная дверь, запертая изнутри, и в проеме возникла высокая женская фигура, одетая в шкуры и в какую-то красную ткань.
Дмитрию, судя по всему, ничего такого не снилось. Правда, как-то раз, как он сказал, утром некто или нечто открыло дверь, так что среди ночи он проснулся от холодного сквозняка, и ему пришлось, встав, опять закрыться на крючок. Но, может, он просто небрежно набросил крюк за скобу?
А однажды она увидела во сне Арбенина, одетого в мундир кавалергарда со споротыми эполетами и почему-то при сабле. Он срывал с нее платье, лапал и все это сопровождал волчьим воем. Маша проснулась, задохнувшись от собственного крика, и поняла, что этот вой ей не мерещится. Это подают голос волки, оголодавшие и непривычно близко подошедшие к человеческому жилью.
…В конце ноября на землю лег настоящий снег. Она не могла избавиться от безотчетного волнения и дурных предчувствий.
В довершение всего дела Дмитрия шли из рук вон плохо. Новый шурф не оправдывал их ожиданий, с каждым днем они добывали все меньше золота. Работать стало труднее: земля промерзла очень глубоко.
Да и вообще работать было нелегко. Вначале снимали мох – здесь он был чуть не в аршин толщиной, и верхний слой земли. Затем разводили костер. И лишь на третий день начинали мыть золото.
Золото было, хотя и немного. С двадцати – тридцати бадей жидкой земли – полфунта желтого металла. Но для добычи этого полуфунта надо было жечь костры несколько часов – оттаивать грунт. Много труда приходилось затрачивать на заготовку дров. Вблизи прииска все было сожжено. Костры разводились с утра, а жалким коротким днем начинали основную работу.
Одинцов стал угрюмым и неразговорчивым.
…В ту ночь снова было красное сияние, и снова ей приснился кошмарный сон. На этот раз она увидела себя и Китти лежащими в палатке, засыпанной снежной лавиной. Снег с такой силой давил на грудь, что невозможно было дышать. Откуда-то издалека доносился голос Николая: «Маша, где ты? Маша, любимая…» Ей хотелось протянуть к нему руки, позвать его. Но нельзя было шевельнуться, а из груди вместо крика вырывался приглушенный стон. Она обреченно подумала, что ей уже никогда не удастся сбросить с себя эту тяжесть.
Вдруг, непонятно почему, она проснулась. В домике было холодно, печка давно остыла. Рядом храпел Дмитрий, навалившись на неё. Ночь была безмолвной, темнота давила на глаза тяжелым черным траурным покрывалом.
До утра она пролежала без сна и беззвучно плакала.
* * *
Прошел месяц. Декабрь давно уже окутал землю серым зимним покрывалом. День длился не дольше двух-трех часов, если не считать краткую вечернюю зарю, которая разгоралась сразу после захода солнца. Ночами ярко горели звезды и светила полная луна, которую время от времени затмевали сполохи полярного сияния. В лесу на снегу виднелись многочисленные следы копыт и когтей.
Рэнсом от скуки объяснял хозяйке, что эти следы означают.
Вот лисица молча преследовала полярного кролика, вот рысь изрыла снег в погоне за обреченным на гибель оленем; вот прошел лось, на которого лишь гризли нападает без опаски.
Тоскливый волчий вой, став уже привычным, все же холодил сердце и вселял в него беспокойную грусть.
– Он похож на крик потерянной души, взывающей к Творцу, – изрек Рэнсом, как оказалось, в свое время бывший церковным старостой в Атланте.
Время от времени она наведывалась в гости к Эрне и её мужу.
Эрна на своем ломаном английском расспрашивала о жизни белых людей и особенно женщин, и Мария, как могла, рассказывала ей о больших городах, о поездах и пароходах, о балах и магазинах, наполненных всякой едой, – это особенно восхищало простодушную индианку. Та в ответ развлекала Машу индейскими сказками и страшными волшебными историями о Вендиго – духе, идущем по ветрам, и Итхакве – боге холодной белой тишины; о волках-оборотнях, о злых туниджуках и тугнибаках, что живут далеко на севере, и о страшной одноногой и одноглазой Пайе, что скачет на своей огромной ноге по зимним просторам в разгар полярной ночи. Увидеть её означало смерть, но в дома она не входила, ибо ей закрыт путь в обиталище человека. И лишь найдя следы исполинской босой ступни, люди узнают о том, что ужасная великанша приходила к их жилищам
[10]
.
