Единственным временем, когда Маша и Дмитрий оставались наедине, была ночь. Он закрывал за собой дверь, и они оказывались отделенными от целого света, но не становились от этого ближе. Мария по-прежнему раздевалась под одеялом, стесняясь своей наготы. Ничего похожего на ту их первую ночь в Санкт-Петербурге, теперь казавшемся почти таким же далеким, как Марс. Их близость не доставляла ей радости: каждый раз, когда наступала близость, она с нетерпением дожидалась момента, когда все будет кончено.
Надежда получить письмо из дома была единственной отрадой в борьбе со скукой и однообразием дней, с томительным «исполнением обязанностей» ночами. Мужчины по очереди ездили в Доусон за почтой. У Рона Рэнсома была жена в Денвере, у Уолла Хемминга, другого компаньона, в Детройте осталась большая семья. Фред регулярно получал письма от родителей, у которых была собственная ферма в Мичигане.
Из России от тети Христины вестей не было. Зато пришло письмо от Джилли Онли. Его самолично доставила мисс Рэлей, хозяйка «Самородка», которая по делам ездила в Доусон. Джилли писала, что неожиданно встретила хорошего человека Роджера Хоу из Юты, вышла за него замуж и собирается уехать с ним в Штаты.
«Он и в самом деле любит меня, и я ему нравлюсь такой, какая есть. Он говорит, что я отличная баба! По-моему, это уже немало. Ты знаешь, Мэри, хотя Род и не больно разбогател здесь, я думаю, он сможет сделать меня счастливой. Он толковый плотник и весельчак к тому же. И потом, Роберта его любит. Особенно когда он таскает ее на закорках. А если Бог пошлет нам с Роджером сестричку для Роберты, уж я буду знать, как её назвать. Мэри и никак иначе!»
Дрожащей рукой Маша сжала письмо, безыскусные и не шибко грамотные строчки которого расплывались перед заслезившиеся глазами. Она собралась с духом, чтобы не дать волю чувствам. Как же ей не стыдно плакать, если у Джилли все так хорошо? Нужно радоваться, а не плакать. Джилли вышла замуж, у Роберты теперь будет заботливый отец. Возможно, в Америке они купят кофейню, о которой Джилли так мечтала.
Разве что жаль, что она не увидит больше Джилли и ее маленькую дочурку, единственных близких ей людей в этом суровом краю.
* * *
Шли дни, складываясь в недели. Зеленая трава покрывала землю; солнечные склоны пестрели белыми, красными и пурпурными пятнами первых цветов: фиалок, незабудок, диких роз. Однажды в середине мая, когда Мария бродила по холмам, собирая ягоды, она наткнулась на небольшой островок ярких полярных маков на залитом солнцем зеленом склоне среди высокой травы. Цветы были маленькие и неброские, но от них исходил такой необыкновенно тонкий аромат, что девушка опустилась на землю и вдруг почувствовала себя счастливой и умиротворенной.
Маки были в поре цветения и ласково склоняли свои алые головки навстречу пчелам и шмелям. Над ними простиралось высокое и чистое небо. Легкий ветерок приносил с вершин гор запах разнотравья и прохладу ледников.
Протянула руку, чтобы нарвать букет, – он бы так украсил их убогое жилище. Но что-то заставило ее остановиться. Ей вдруг захотелось сохранить этот клочок земли нетронутым, оставить прекрасные цветы там, где они выросли, под открытым небом, а не отрывать их от корней и нести в душную лачугу, где они скоро завянут. Она сидела на холме, обняв колени руками, и задумчиво глядела вдаль. Отчетливый шорох шагов, а потом и голос вернули её к действительности.
– Не знаю, что прекраснее, ты или эти маки. Я преподнес бы тебе большой букет, но, боюсь, ты швырнешь мне их в лицо.
Мария повернулась на знакомый голос:
– Николай!
Он стоял против солнца, его высокий и стройный силуэт возвышался на фоне дальних гор. Не помня себя, она вскочила на ноги и бросилась к нему.
Устюжанин заключил ее в объятия и нежно прижал к груди, осыпая ласками и поцелуями. Маша чувствовала его тепло, силу, уверенность рук. Спустя мгновение он отступил на шаг, и она смогла его как следует разглядеть. Он похудел, взгляд стал беспокойным и тревожным. Девушка взволнованно спросила:
– Николай, как ты оказался здесь? Что-нибудь случилось?
Голубоглазый улыбнулся:
– Нет, я просто хочу узнать, все ли у тебя в порядке. Миссис Джилли рассказала мне, что ты вышла замуж, а госпожа Рэлей из «Самородка» объяснила, где тебя найти.
Он промолчал.
– Так вы получили то, что хотели, Мария Михайловна? Или прикажете называть вас теперь миссис Одинцова?
Печально взглянула на него:
– Да, я теперь госпожа Одинцова.
– Ты счастлива, Маша?
– Да… конечно.
Она отвернулась, чтобы не встречаться с Николаем взглядом.
– Ты лжешь!
Девушка молчала.
– А я говорю, лжешь, маленькая моя. Неужели ты думаешь, что меня так просто обмануть?!
– Какая разница, Коля? – горько вздохнула она.
Блондин взял ее за плечи и развернул к себе. Мария чувствовала, что его голубые глаза напряженно всматриваются прямо в глубину ее души. Покачала головой и пробормотала:
– Видать, такая уж моя судьба…
– Я понимаю.
Мария вдруг рассвирепела:
– И очень хорошо, что понимаешь! Я ведь для этого ехала на проклятую Аляску из России! Чтобы найти Дмитрия и выйти за него замуж.
Николай молча смотрел вдаль, где в небесной синеве терялись вершины гор.
– Да, знаю, Маша. Для этого ты даже наняла меня. А я честно выполнил свою работу.
С минуту помолчал, потом резко добавил:
– Я думаю, тебе следует вернуться в Россию…
– Это зависит от того, что решит мой муж.
– Он – чертов кретин, твой дорогой супруг! – взорвался Устюжанин. – Ты думаешь, я не знаю, что здесь у вас происходит? Этот твой Дмитрий Иванович Одинцов такой же муж тебе, как… как чурбан сосновый! Даже для девок из заведения Китти не секрет, что, кроме своего шурфа, он ничего знать не хочет. Он свихнулся на золоте! Он ничуть не похож на русского – любому янки даст фору.
– Все мужчины одинаково сходят с ума при виде золота. Мой отец был таким же… – Она сглотнула ком в горле. – Даже умирая, думал о том, чтобы его драгоценное дело не развалилось и не пошло по ветру, для чего был готов положить меня в постель к нелюбимому!
– Он был прав, ибо не хотел, чтобы ты осталась нищей! – буркнул блондин.
– Ты тоже, выходит, стал настоящим янки… – вздохнула она…
– Ну, кем же мне быть, если царь продал меня вместе с Аляской, как крепостного? Да и не в этом дело! Машенька, если бы… я никогда бы не променял тебя на золото!
– Не верю… – горько рассмеялась она. – Я никому теперь не верю!
В стремительном, неистовом порыве Николай бросился к ней и с такой силой прижал ее к груди, что она едва могла вздохнуть. Но Мария не стремилась освободиться. Каждое движение его рук говорило больше, чем слова, несло в себе больше чувства, чем поцелуй.
