* * *
Они покидали Доусон на рассвете, когда красный шар солнца карабкался вверх по небосклону, опираясь на молочно-розовые пушистые облака, висевшие в бесконечно ясном прозрачном небе.
Им нужно было преодолеть путь в двести миль на север…
…Шли дни, они оставили позади много старательских поселений: Сороковую Милю, Старз, Игл, Нэйшн. На подходе к Сэркл горы, тесно зажавшие русло реки, расступились, и перед ними открылась равнина Юконского плоскогорья.
Миновав Сэркл, городишко с десятком варьете, тремя десятками кабаков и миссией Епископальной церкви, они пересекли озеро по еще не растаявшему льду.
Знакомый Николая, иннуит Туган, и два других носильщика деловито грузили вещи и продукты на сани. В центре каждого из этих необычных средств передвижения располагался шест с поперечной рейкой, вокруг которого укладывались ящики и сундуки. Маша не сразу сообразила, что это мачта. И лишь тогда, когда Туган ловко привязал к мачте большое брезентовое полотнище, она догадалась, в чем дело, и едва не захлопала в ладоши от удивления.
Это напомнило ей буеры – легкие маленькие яхточки на полозьях, на каких зимой иногда катались в Санкт-Петербурге по Неве, хотя предпочитали чаще ледовую гладь Ладоги или Финского залива. А года два назад несколько девушек из «Левкиппы» во главе с Наташей Каменской, дочерью капитана II ранга Каменского, даже создали маленькую команду из двух буеров и были очень огорчены, когда их не допустили до гонок, какие проводил Петербургский яхт-клуб, на том основании, что они не являются его членами…
А вот здесь, похоже, приспособили парус для перевозки грузов по льду. Интересно, а если сделать такие сани побольше и с нормальными парусами и возить грузы в Сибири зимой – на этом, глядишь, и разбогатеть можно? Когда она вернется, нужно будет что-то делать со своей долей наследства, а остальное пусть пропадает…
Отвлекаясь от неуместных мыслей, Мария оглянулась и увидела, что все вокруг заняты укладкой вещей на сани. У одних сани были со стальными полозьями, у других из жердей и досок, а у одного – из костей, наверное, кита или даже мамонта.
Ветер на озере дул, не переставая, и сани, поначалу подталкиваемые индейцами, вскоре стали двигаться с приличной скоростью. Она улыбнулась молодому эскимосу, неутомимо бежавшему рядом с санями, и его коричневое лицо прорезала белозубая ответная улыбка.
Перейдя тающий и рыхлый лед, они достигли берега озера и вступили в тянувшийся к северо-западу лес. Тут они остановились на ночлег.
Стена безмолвия окружила их. Слышны были только редкие возгласы да потрескивание дров в огне. Иногда в невидимой вышине шелестела крыльями какая-то птица. Спалось им неспокойно, но поутру они продолжили путь как ни в чем не бывало.
…Солнце не проникало в чащу леса; там, казалось, наступила ночь. Маша нервничала, думая, что лесные дебри опасны. В них много троп и ни одной дороги. Множество предательски нависших скал, готовых упасть полусгнивших деревьев. И бурелом, который непременно встречается на пути. И пугающая темень с загадочной тишиной, где каждый хруст ветки воспринимается словно выстрел, а крик совы заставляет вздрагивать и пугливо оглядываться по сторонам. Иногда они останавливались, чтобы найти дорогу в буреломе. Во время одной из таких остановок издалека донесся протяжный, заунывный вой.
– Волк! – воскликнула Маша. – Коля, это кажется волк!
– Волк, – согласился Устюжанин. – Причем чем-то напуганный. Давненько мне не приходилось слышать струсившего серого…
Они двинулись дальше, сделав крюк, чтобы обогнуть большое упавшее дерево. Легкий ветерок начал шелестеть в вершинах сосен и кедров. Еще несколько раз раздался вой волка.
Уже под вечер вошли в лесистую теснину между двумя высокими скалистыми холмами. Со всех сторон их окружал темный лес, выглядевший угрюмым, как сама смерть.
Потом Николай вдруг замер на месте и спустя мгновение попятился…
* * *
…Тварь была мертва несколько дней, туша уже начала разлагаться под летним солнцем, но даже в смерти это было пугающее зрелище. Мария, может, даже закричала бы, но уж слишком неожиданно они увидели мохнатый бок с длинной свалявшейся бело-серой шерстью, и, лишь заметив исполинскую лапу с пятью пальцами, поняли, что это не лось, не овцебык, и даже не медведь.
Оно было чуть ли не вдвое крупнее обычного человека – огромный рост, грудная клетка как бочонок, ноги-колоды. Руки-лапы были невероятной длины, чуть не до колен. Пальцы, каждый едва не в её запястье толщиной, венчали длинные, как кинжалы, когти. Одинцова потом видела это во сне – жуткое бесформенное человекоподобие, от которого хочется отвести глаза.
При этом тварь была мертва. Как выражался её покойный отец, надежно мертва.
Можно сказать, кто-то обезглавил жуткого монстра. Выше шеи было лишь нечто, напоминающее вдребезги разбитый горшок с ведро величиной, с томатным соусом и какой-то серой дрянью внутри.
Тварь воняла. И смрадом разложения, и собственной мускусной вонью старой берлоги.
Но было еще что-то, помимо отвратительного духа. Нечто исходило от тела чудовища, повиснув в воздухе.
Подавив приступ тошноты, она взглянула на Николая, и вот тут-то её пробрало по-настоящему.
Ибо не очень приятно увидеть страх в своем спутнике, на которого ты полагаешься намного больше, чем на себя, и которого знаешь как отважного бойца и гранитной твердости человека. А Устюжанин сейчас испугался – впервые на её памяти. Он лихорадочно разглядывал склоны холма, словно пытаясь убедиться, что поблизости нет собратьев твари.
Затем как-то расслабленно, словно для проформы, передернул затвор ремингтона.
– Уходим, – пробормотал он, разворачиваясь назад.
И Мария понимала, что ему стоит дьявольской выдержки не побежать куда глаза глядят.
…Остановились они, когда уже почти стемнело. При этом Николай дал большой круг, дважды пересекая ручьи и проходя по воде шагов по полста.
И Мария была вполне с ним согласна. Ведь что бы это ни было, оно издохло не само по себе – кто-то его убил. Но кто мог убить такое? Хотя важнее не это, а другое: то, что справившийся с таким чудищем мог вполне использовать их самих на закуску.
Девушка шла, дрожа от страха и озноба. Густая чернота неба, на котором блестел серебряный серп месяца, казалось, давила на нее своей тяжестью. И в какой-то миг Маша, перекрестившись, подумала, что, если это какой-то обитатель ада, решивший, что в этих диких местах Бог позволит ему разгуливать по земле без опаски, и сраженный молнией гнева Господнего?
Она боялась, что не сможет заснуть, но отключилась почти мгновенно, как только голова коснулась спальника.
…Проснулась от того, что солнце било в глаза. Николай уже разжег костер и варил кофе. Сжевав наскоро свой завтрак, они торопливо собрались и двинулись в путь.
Лишь на полдневном привале она осмелилась задать вопрос…
