– Завтра. Поговорим завтра.
Мария снова провалилась в сон. Теперь ей снился Николай. Его голубые глаза гневно сверкали.
«Счастья тебе, Маша… Надеюсь, самопожертвование пойдет тебе на пользу».
Девушка то тонула во мраке небытия, то приходила в сознание. Иногда, хоть и смутно, она ощущала присутствие людей в комнате, потом тьма сгущалась, и она снова впадала в забытье. Временами даже слышала голоса.
А однажды утром она проснулась и обнаружила, что в состоянии отчетливо различать самые мелкие детали. Повернула голову влево и увидела, что Джозеф сидит у ее изголовья.
– Доброе утро, миссис Мэри.
– Дмитрий… Я должна была помочь ему. Что с ним стало? Скажите мне… Я должна знать.
– Твой муж? – Джозеф некоторое время сидел, насупившись. – Ладно, все равно ты бы узнала… Он умер.
– Умер?!
– Да. Ваша лодка опрокинулась. Тебя мы откачали, но твой Дмитрий… он, похоже, был очень слаб.
Она молчала. Все ее существо пронзила острая нестерпимая боль. Бедный Дмитрий! Так он и не нашел своей золотой жилы. Ее глаза наполнились слезами.
Да, теперь она припомнила все, хотя и смутно… Нанятого за последние деньги лодочника, налетевший ветер, крик проводника…
– Мы перевезли его тело сюда и похоронили в старом, заброшенном шурфе. Потом взорвали шурф динамитным патроном и поставили крест. Самая хорошая могила для старателя! Жаль, не нашлось вашего русского пастора, чтобы прочесть молитву… Целая куча попов в городе, а нужного-то и нет…
Мария отвернулась к стене. Джозеф тем временем продолжал:
– Он ведь не был тебе хорошим мужем, не так ли? Ты много говорила во сне. И по-английски и на своем языке…
Тряхнула головой, силясь рассеять туман, обволакивающий ее больное сознание.
– Мэри Одинцофф… – мечтательно прошептал он. – Я слышал о тебе и кое-что знаю, а в людях я разбираюсь… Ты русская княжна, бросившая дом и семью ради жениха-простолюдина…
– Я не княжна… – слабо запротестовала Маша.
– Не важно, – махнул он рукой. – Важно другое. У тебя нет ни цента, Мэри. Ты абсолютно нищая. Здесь твое происхождение и аристократическая внешность не стоят и песчинки золота. Чтобы выжить, тебе нужны деньги. Провизия стоит дорого не только в этом дерьмовом Доусоне, а повсюду. Так что, если не побираться и не воровать, на что ты явно не способна, у тебя остается единственный способ добыть кусок хлеба – это торговать своим телом. Но ты ведь не из тех женщин, которые с легкостью идут на это, не так ли? Ты скорее умрешь с голоду, чем станешь проституткой. Ты слишком горда для этого. А в таком случае тебе необходим человек, который возьмет на себя заботу о тебе. Этот человек – я. Здесь, на Аляске, у тебя больше никого нет, кроме меня. Меня, Джозефа Смита, человека с полумиллионом долларов в виде песка и самородков и доли в трех приисках. Мне нужна хорошая женщина, причем такая, с которой не стыдно было бы показаться в приличном обществе, когда я вернусь в Сан-Франциско… Я думаю, ты мне подойдешь…
Он помолчал.
– Послушай, – вдруг мягко и печально молвил Джозеф. – Может быть, то чувство, которое я испытываю к тебе, не похоже на твои представления о любви. Но для меня это любовь… Судьба послала тебе меня, чтобы ты не утонула. Может, так и надо? Ты вот задумывалась над тем, кто ухаживал за тобой, перестилал постель, подносил судно, пока ты лежала без сознания?
Одинцова была поражена:
– Я не думала….
Она находилась в крайнем душевном смятении, чувствуя, как краска смущения заливает ее щеки и лоб. Она прятала от мужчины взгляд и не знала, что сказать.
Джозеф подошел к ней, обнял за плечи и нежно прижал к своей груди ее голову. Мария ощутила прилив жалости к этому человеку. Это было все, чем она могла ответить на его чувства.
* * *
К началу октября по городу прокатилась новая волна слухов о богатых золотых месторождениях. Это вызвало необыкновенное оживление как среди старожилов, так и среди новоприбывших чечако. Все они, стремясь опередить зиму, ринулись на полуостров Сьюард, на север – к Берингову проливу. Говорили, что там, в окрестностях крохотного городишки Ном, вдоль самого побережья на два десятка миль тянутся золотые россыпи. Нужно только застолбить клочок земли и копнуть пару раз. Золото там лежит у самой поверхности, и нужно быть полным кретином, чтобы не использовать такой шанс разбогатеть.
Наверное, единственным человеком в Доусоне, которого не занимали все эти слухи, была Мария. Она была постоянно погружена в мрачные раздумья о своей судьбе.
Жизнь её с Джозефом Смитом вошла в обычную колею. Уходил он рано, приходил поздно.
После недолгих «супружеских обязанностей» отворачивался к стенке и засыпал – ни теплого слова, ни нежного прикосновения. Но, по крайней мере, при этом он не требовал от неё ничего особенного (до чего, как любили посудачить доусонские кумушки, мужики большие охотники) и старался, чтобы и ей было хорошо. Да и вообще был незлым и внимательным. Его компаньоны и приятели, Рон Мартин и Эдвард Милхавн, тоже относились к ней ровно и с уважением, как к венчанной жене товарища. Она уже знала, что так на Аляске было принято, да и попробуй тут быть невежливым с чужой женщиной, когда почти у каждого мужчины имелся револьвер.
Одинцова знала, что Джозеф планирует задержаться в Доусоне на несколько недель после того, как река вскроется, чтобы привести в порядок свои дела на Аляске перед отплытием в Сан-Франциско. А как только они вернутся домой…
И она с удивлением обнаружила, что, тоже думая о поездке с Джозефом в Америку, мысленно произносила «домой».
Временами на смену ее мрачному настроению приходила уверенность в том, что, в конце концов, все обойдется и закончится благополучно.
…Спустя неделю после выздоровления Мария вместе с любовником отправилась в магазин покупать себе одежду (Джозеф настаивал на том, чтобы она была одета модно, как подобает настоящей леди). Проходя мимо конторки управляющего, купеческая дочь мило улыбнулась ему, в результате чего маленький толстый управляющий раскрыл рот и посадил огромную кляксу на лист гроссбуха. И она рассмеялась.
За долгие недели своего то ли брака, то ли плена девушка помимо своей воли лучше узнала Джозефа. Вернее, она пришла к выводу, что никогда не сможет по-настоящему узнать его. Он был исключительно скрытным человеком, никогда не делился своими чувствами и переживаниям. Ни детских, ни каких-либо еще воспоминаний она никогда от мистера Смита, упорно желавшего сделать её миссис Смит, не слышала.
Но как-то поздно ночью Джозеф вернулся из местного кабака «Золотой павлин» сильно пьяным. Мария Михайловна услышала щелчок замка и поняла, что осталась со своим гражданским мужем наедине. Джозеф, не обращая на неё внимания, стягивал с себя тяжелые ботинки и со стуком ронял их на пол.
– А знаешь? – вдруг бросил он в пространство. – Я даже не знаю, что случилось с моей мамой. Её убили или просто она замерзла, напившись… Она умерла на свалке, сама или… Но, скорее всего, её убили. Убили… – повторил Смит. – Мою маму… Наверное, это было счастьем для неё после всего… А тело просто оттащили на свалку, словно она была не человеком, а дохлой козой… Её труп сожрали бродячие собаки, обглодали до костей. Мне было тогда шесть лет, и в доме уже три дня не было ни куска хлеба. А потом пришли крысы. Ты когда-нибудь видела настоящих крыс? Хорошие большие крысы, – страшно усмехнулся Джозеф. – Любую кошку задавят, если найдется такая глупая кошка, что с ними свяжется. В трущобах Нью-Йорка или Атланты такие съедают младенца за час. Они пришли сожрать меня, а я прятался от них, забравшись на стол, а они сидели вокруг и ждали…
