– Я вижу, вы промокли.
– Да, это точно. Мой напарник свалился за борт и сильно побился о камни. Я вытащил его на берег и отправился за подмогой. Ему очень худо. Голова разбита, нога сломана. Он очень мучится, кричит от боли – мне даже не удалось втащить его в лодку. Вы поможете мне?
Мария пристально смотрела на незнакомца. Тот действительно был взбудоражен и напуган, а также промок с головы до пят. Все это подтверждало его рассказ.
– Помочь? Ну, конечно, мы сделаем все, что в наших силах. – Машу ужасала мысль о несчастном, израненном и брошенном на берегу реки старателе.
– Господь да воздаст вам за вашу доброту, мэм.
Николай покачал головой и тихо проворчал:
– Не нравится мне все это.
Исподлобья наблюдал, как незнакомец вытаскивает на берег нос лодки.
– Послушайте, я не вру. Моему товарищу действительно плохо.
Он смущенно улыбнулся, а Мария, которая хотела было подойти к лодке, вдруг остановилась как вкопанная. Брезент на дне лодки зашевелился, и из-под него выскочили двое мужчин – один с двустволкой, второй – с револьвером, целившихся в парочку влюбленных.
* * *
Деловито оттащив связанных под дулами пленников к бараку, налетчики распахнули ударом сапога дверь и втолкнули Николая внутрь, напоследок оглушив рукоятью кольта по голове. А вот Машу аккуратно, даже как будто вежливо, усадили на бревно у входа.
Старший из бандитов с улыбкой присел на корточки напротив. Был он довольно чисто выбрит, на вид лет сорока, быть может, с гаком, блеклые глазенки не говорили ничего, а вот улыбка его девушке очень не понравилась.
– И не знаю, что и сказать… Хэлло, Мэри, для начала, – молвил он, наконец решив первым нарушить молчание.
И продолжил по-русски, хотя и с каким-то странным акцентом:
– Здрава будь, штоль, Марья Михална. Ты меня, вижу, не рада видеть, а я так оченно рад. Вот не думал не гадал, прямо как в сказке. – Он расслабленно хохотнул. – А и свезло так свезло!
Как ни странно, Маша почти не удивилась. Только подумала, что должно быть очень хочется Арбенину заполучить её, раз из самой России прислал людей!
– Сколько тебе заплатил Виктор Петрович? – стараясь придать лицу как можно более высокомерное выражение, осведомилась она. – Я заплачу больше, если ты нас отпустишь!
– Это ты о чем? – сморщил незнакомец лоб. – А… это ты, штоль, про того папашиного приказчика, что в завещании прописан? Ну, придумка хорошая была, как в воду Михайло Еремеич глядел. Пригляд за тобой нужон. – Он с презрительной хитринкой ухмыльнулся. – Только вот зря старался, ведь чего-чего, а батькиного умищи тебе, видать, не досталось. Его в завещание не впишешь, он-то, ум, либо есть, либо нема!
– Тим, может, по-нашему все-таки будешь с девкой трепаться? – бросил один из бандитов по-английски. – А то как-то нехорошо получается. Ты чего-то бормочешь, а мы не понимаем, о чем вы там сговорились. Добыча-то общая?
Главарь неторопливо поднялся, посмотрел на подчиненного, помолчал… И под его взглядом болтун явно занервничал.
– Рич, послушай меня, – с насмешливой хрипотцой, наконец, соблаговолил сказать бритый. – Ты со мной уже пять лет. Когда мы встретились, ты был нищим голодранцем-головорезом, прятавшимся в лесу и ждущим, когда тебя поймают и вздернут или просто проткнут вилами за украденную овцу. Теперь ты живой и здоровый и имеешь много маленьких золотых кружочков, которые делают нашу жизнь такой приятной. А твои дружки гниют по камерам и будут там гнить еще долго или вообще кормят червяков. И все потому, что ты слушался меня. Успокойся и предоставь старине Тиму вести дела, как всегда. И у тебя будет все, что душе угодно. Это наше последнее дело, и я намерен сорвать настоящий куш!
– В самом деле, Марк, – лениво поддержал второй из бандитов. – Босс знает, что делает…
Что-то пробормотав, Рич кивнул, соглашаясь.
Мельком она отметила, что по-русски главарь говорит медленно и с расстановкой, как-то нарочито обстоятельно, а скорее, просто не сразу вспоминает слова. Наверное, он из таких же, как Николай, оставшихся на родине после продажи Аляски местных обывателей… И еще – что если на английском он говорит, в общем, как горожанин средней руки, то русская речь его скорее пристала бы дворнику или чернорабочему, явившемуся из села на заработки. Между тем атаман вновь устроился напротив Маши.
– Ничего сказать не хочешь, Машутка? – с добродушным оскалом справился он.
– Приличные люди сперва представляются, а потом уже разговоры ведут, – гордо вскинув голову, ответила девушка.
– Ну, вылитый батька, – восхитился разбойник. – Звиняй… И верно… Звать меня Тим Игл. Это у меня в пачпорте американском, какой выправлял, когда в Париж ездил, значица. Да, кабак мой, что в Окленде, на это имя записан. Во-от… – протянул он. – А когда с батькой твоим был знаком, прозывался я, стал быть, Тимоха Серьга.
– Что-то не припомню вас, сударь, среди знакомых моего покойного батюшки… Такого варнака бы и на порог не пустили, – ощутив непонятый страх, пробормотала Маша.
Он не рассердился, а совсем наоборот – ухмыльнулся.
– Варнака, говоришь? Да чего ж не пускать, папаша твой почище меня был варнаком – шайкой нашей верховодил как-никак. Только он вот в купцы знатные вышел, а я как был душегуб да разбойник, так и остался.
От услышанного у купеческой дочери закружилась голова. Она подняла глаза на главаря бандитов. И уже собралась закричать, вспоминая самую грубую матернюю брань по-русски и по-английски, какую когда-либо слышала. Но вдруг поняла, глядя в его обветренное скуластое лицо, поняла женской интуицией, что он говорит правду. Но что-то в её душе все же сопротивлялось этому знанию.
– Ты врешь, всё врешь! – рванула с места и тут же рухнула наземь – путы дали о себе знать.
– Да с чего мне врать? – пожал нежданно обретенный соотечественник плечами. – Слушай, как было дело. Все обскажу вкратце, но как оно было.
Был я сыном лакея в усадьбе под Черниговом. Батька мой вдовел, мамка родами померла. В лакеи и я сам должен был поверстаться, ничему другому не учили, только вот одно и хорошо, что грамоте знал да цифры складывал. Вишь, мечтал родитель, что я в бурмистры аль в управляющие выслужусь. А тут воля от царя нам вышла. Барыня дворню пересчитала, да и говорит: вы все теперь люди свободные, так что идите куда хотите, а мне вас кормить не с руки. Ну, пошли мы с отцом моим в губернию. Каково это мужику с дитем, да в чужом городе посередь чужих людей? Ни ремесла толкового, ни грамоты, ни денег, чтоб хоть торговлишку вразнос пирожками открыть. Поденщиной промышлял, мешки грузил, хлевы чистил, да и надорвался. Четырнадцать годков мне было, как помер старик.
Тим-Тимоха сделал долгую паузу, глотнул из фляги – промочить горло.
– В нумера пристроился, свезло. Посуду мыл, вещи таскал, дрова колол, а вместо платы кормежка да зуботычины. Когда алтын или гривенник кинут, и то спасибо. Да вот то ли черт попутал, то ли Бог испытывал – девица проезжая сережку потеряла, а я и нашел, когда нумер убирал. Ну и… прилипло к рукам.
