– Ну, раз ты так ставишь вопрос…
Катл вслед за ними затрусил к двери, и Брэнна помахала всем троим.
– Ему бы тоже надо прогуляться. И раньше чем через час не возвращайтесь. И другим передайте!
Не дожидаясь ответа, Брэнна удалилась на кухню.
«Какая чистота, – подумала она, – и какая дивная тишина – после стольких часов работы и колдовства». Ей бы провести этот час за бокалом вина у камина, ничегошеньки не делая… Но она утешила себя тем, что любит хлопотать по хозяйству.
Она сосредоточенно постояла, прижав ладонь ко лбу, и очистила сознание от ненужных мыслей.
Так, а на ужин что?.. Можно потушить куриное филе с приправами и вином, запечь красный картофель в оливковом масле с розмарином, а еще у нее есть в морозильнике зеленая фасоль из собственного огорода – ее можно поджарить в миндальной крошке. На дрожжевой хлеб времени нет, а до свежего хлеба тут все большие охотники, так что, пожалуй, она испечет на скорую руку пару буханок на пиве. Это всех устроит.
Первым делом Брэнна как следует отмыла картошку, нарезала на ломтики, выложила в противень с маслом и пряными травами, добавила чуточку перцу, тертого чесноку и сунула в духовку. Замесила тесто для хлеба, оставив немножко пива для жаркого, обильно смазала сверху растопленным сливочным маслом и тоже отправила в духовку.
Куриные грудки были из морозилки – она движением руки их разморозила, после чего полила маринадом, который стоял у нее наготове в бутылке.
Убедившись, что ничего не упущено, Брэнна налила себе вожделенный бокал и стоя сделала первый глоток. Потом решила, что немного свежего воздуха и небольшая прогулка ей тоже не помешают, надела куртку, замотала шею шарфом и с бокалом в руке вышла на улицу.
«Холод какой, – подумала она, – и ветер». Но после жары, какую они с Фином устроили у нее в мастерской, это даже неплохо. С развевающимися на ветру волосами она обошла свой сад позади дома, представляя себе, где и какие цветы станут по весне радовать ее глаз, а где зазеленеют овощные грядки.
Она отметила, что кое-где еще цветут розы и, конечно, анютины глазки, которые, если удачно перезимуют, покажут свои веселые мордашки прямо из-под снега и льда. Декоративная капуста. Желтые и оранжевые цветки календулы, которую она так любит за яркость цвета и островатый вкус.
Завтра можно будет сварить суп и кинуть туда немного этих лепестков, а заодно и добавить пару морковок с грядки, которую она замульчировала, чтобы не вымерзла за зиму.
Даже зимой сад ее радовал.
Так Брэнна потягивала вино и бродила по саду, не обращая внимания на тени, которые вдруг сделались гуще, и туман, вплотную обступивший дом.
– Тебя сюда никто не приглашал, – спокойно проговорила она и достала из кармана нож, чтобы срезать пару веток календулы, несколько кустиков львиного зева и анютиных глазок. Украсим стол небольшой композицией из зимних цветов, решила она.
– Ничего, еще пригласят. – Перед ней, улыбаясь, стоял Кэвон во всей красе, а алый камень в его подвеске поблескивал в сумеречном свете. – Ты сама захочешь меня пригласить к себе в дом. И в свою постель.
– Ты еще не оправился от последнего «приглашения», да и вообще, по-моему, у тебя бред. – Теперь она повернулась к нему лицом и, демонстративно отхлебывая вино, принялась его бесцеремонно разглядывать. – Тебе меня не обольстить.
– Насколько же ты выше их всех! Мы-то это знаем, ты и я. А со мной ты вознесешься на невиданную высоту. Какую и вообразить невозможно. Я подарю тебе все наслаждения, которых ты себя лишаешь. И я могу выглядеть как он.
Кэвон повел рукой перед ее лицом. И теперь ей улыбался Фин.
В сердце Брэнны будто вошел кинжал – словно она пронзила его ножом.
– Это всего лишь оболочка.
– Я и говорить могу как он, – произнес он голосом Фина. – Любовь моя. Жизнь моя! – проговорил он на ирландском. Именно такие слова когда-то шептал ей Фин.
От этих слов нож в ее сердце как будто повернулся. Сделалось еще больней.
– Думаешь, от этого я слабее? Искушаешь, чтобы я тебе открылась? Да я никого в жизни не презираю так, как тебя! Из-за тебя я больше не принадлежу ему.
– Ты сама так решила. Ты меня прогнала. – Внезапно перед ней оказался восемнадцатилетний Фин, до того юный, до того убитый горем, охваченный негодованием… – Я так и не понял, чего ты от меня хотела. Я тебя не предавал. Не отворачивайся от меня! Не отвергай меня!
– Ты не сказал мне, – неожиданно для себя произнесла Брэнна. – Я отдала себя тебе, тебе одному, а ты оказался из его рода. Ты принадлежишь ему.
– Я не знал! Откуда я мог знать? Это пятно само появилось, Брэнна, оказалось выжжено на моей руке. Его не было, пока мы не…
– Пока мы не занялись любовью. Прошло больше недели, а ты мне ничего не сказал и говоришь это только теперь, когда я увидела сама. Я же одна из трех! – Ее душили слезы, но голос не дрогнул. – Я Смуглая Ведьма, дочь Сорки. А ты – из рода Кэвона, порождение тьмы и страданий. Своим обманом и тем, кто ты есть, ты разбил мне сердце.
– Плачь, ведьма! – прошептал он. – Выплакивай свою боль. Подари мне свои слезы.
Брэнна очутилась с ним лицом к лицу, на самом краю защищенного от злых сил участка. Перед ней было лицо Кэвона. И лицо это было озарено темной силой, а красный камень светился ярче.
Она почувствовала, что в ее глазах стоят слезы. Собрав всю волю, она заставила себя подавить рыдания и высоко подняла голову.
– Я не плачу. Ты ничего от меня не добьешься! Только вот это…
Брэнна выбросила вперед руку, сжимавшую садовый нож, и сумела хоть и неглубоко, но порезать ему грудь, а другой рукой вцепилась в его подвеску. Земля у нее под ногами заходила ходуном; цепочка, на которой висел камень, обожгла руку холодом. На какое-то мгновение его глаза вспыхнули таким же красным светом, потом туман закружил, огрызнулся клыками, и Брэнна осталась стоять, сжимая нож со следами крови на острие.
Она взглянула на другую ладонь – поперек нее шел ожог. Брэнна сжала кулак, собралась, согрела ледяной ожог, уняла боль, залечила рану.
И пускай у нее дрожали руки – ничего постыдного в том не было, – но она все же подняла с земли цветы и оброненный бокал.
– Эх, вино даром пропало! – тихо проворчала она, шагая к дому.
«Вино, но не время», – подумала она.
Когда приехали ребята, Брэнна уже успела помешать картошку, вынуть из духовки хлеб и налить себе новый бокал.
– Поручи мне что-нибудь, – сказала Айона, моя руки, – только такое, чтобы никто потом не расстроился.
– Можешь натереть чеснок – вон там.
– Это я могу. Или порезать.
– Натереть.
– С тобой все в порядке? – тихонько спросила Айона. – Ты что-то бледная.
