— Не ушибся?
— Нет, конечно. — Он подпрыгнул несколько раз, чтобы доказать, что у него все хорошо. — Я падал гораздо круче, чем сейчас.
Майк прихлопнул москита.
— Далеко еще до пруда? — Он вытащил раздавленное насекомое из волосков на руке и отер ладонь о джинсы.
— Нет.
Три прыжка доказали, что нависавшая ветка все еще находится слишком высоко, и они двинулись дальше.
— Он на территории фермы?
— Ага. Дедушка выкопал его джизиллион лет тому назад, когда мама еще была маленькой, — добавил он на случай, если Селуччи не имел представления, что такое джизиллион лет.
— А Генри берет тебя с собой купаться?
— Нет. Мне не позволяют плавать ночью.
— Разве Генри не бывает здесь в дневное время?
Дэниел вздохнул и уставился снизу вверх на Селуччи, как на какого-то недоумка.
— Конечно, бывает. Сейчас тоже день.
— Но ведь он спит.
— Ага — Какая-то бабочка привлекла внимание мальчика, и он погнался за ней, пока та не взлетела на ветку одного из тополей, высаженных вдоль тропинки, и спокойно там уселась.
— Почему Генри никогда не берет тебя купаться, днем?
— Потому что он спит.
— Именно когда тебе хочется искупаться?
Дэниел сморщил нос и поглядел вверх, отвлекшись от жука, которого теперь исследовал.
— Нет.
Охранник в доме, где живет этот человек, уже говорил Селуччи, что, кажется, Генри Фицрой ведет исключительно ночную жизнь. Работать ночами и отсыпаться днем — не столь необычный образ жизни, но, если добавить к этому кое-какие мелочи или, точнее, отсутствие всяких мелочей — это определенно не способствует уменьшению подозрений.
— Привозил ли Генри к вам еще кого-нибудь?
— Конечно. Вики привозил.
— А еще?
— Не-а.
— Знаешь ли ты, что делает мистер Фипрой, когда он дома?
Дэниел прекрасно знал, что ему не полагается говорить, что Генри — вампир, так же, как он не должен был никому говорить, что его семья состоит из оборотней. Это был один из самых ранних уроков, который ему преподали. Но полицейский знал об их способности принимать иное обличье, и он был другом Вики, а Вики знала о Генри. Так что, может быть, и он знал тоже. Мальчик, однако, решил не рисковать.
— Мне не полагается рассказывать.
Это прозвучало обещающе.
. — Не полагается рассказывать о чем?
Дэниел бросил на него сердитый взгляд. Этот взрослый дядька — настоящий тупица, все, чем он хочет заниматься, — это разговаривать, а это значит — пока нельзя обратиться. С Вики было намного интереснее; она бросала ему палки, чтобы он гонялся за ними.
— Вы злитесь на Генри потому, что он проводит время с вашей подружкой?
— Она вовсе не моя подружка, — вспылил Майк, прежде чем осознал всю мудрость такого ответа на вопрос в целом.
— От тебя пахнет, как от нее. — Брови мальчика насупились. — Но ее запах все же слегка отличается.
Селуччи не смог не спросить:
— И на что похож ее запах?
— На нее саму.
«Это не та беседа, которую следует вести с шестилетним ребенком», — напомнил себе Майк, когда тропинка вывела их на маленький луг. Пруд сине-голубой раковиной сверкал во впадине на его дальнем конце.
— Вот здорово! Утки!
Дэниел выскользнул из ненавистных шорт и через миг Тень мчался через поле, заливаясь пронзительным лаем; его хвостик метался из стороны в сторону. Полудюжина уток ждала, пока он почти добежал до пруда, прежде чем вспорхнуть. Малыш ринулся за ними, разбрызгивая воду и отчаянно лая, пока все они не скрылись за деревьями, а затем уселся на мели, быстро хлебнул воды и оглянулся, тяжело дыша, чтобы увидеть, наблюдал ли его спутник, как он обратил в бегство врага.
Селуччи засмеялся и подхватил, проходя мимо сброшенные шорты.
— Здорово у тебя получилось! — похвалил он.
Его охватило некое суеверное покалывание, поднявшееся по всему позвоночнику, когда мальчик впервые обратился у него на глазах, но, на фоне того, что произошло дальше, это чувство потеряло свою остроту. Пересекая луг, Майк решил оставить тему Генри до вечера и просто весело провести время.
— Здесь глубоко? — спросил он, подойдя к пруду.
— Посередине будет примерно с ваш рост, — ответил Дэниел после мгновенного исследования.
Свыше шести футов — слишком глубоко для ребенка.
— А ты плавать умеешь?
Дэниел слизнул каплю воды, стекающей с носа.
— Конечно, умею, — заявил он негодующе. — По-собачьи.
— Как ты думаешь, мы управимся с этим к ужину? — спросила Роза, отирая струйки пота со лба
— Не думаю, что дядя Стюарт предоставит нам какой-нибудь выбор, — тяжело дыша, отозвался Питер, опершись на деревянный молоток. — Уверен, что если нет, он вряд ли будет доволен.
— На случай, если ты забыл, семье угрожает опасность нападения. У него есть основания для беспокойства.
— Разумеется, но это не означает, что он должен рычать на меня.
Роза только повела плечами и стала утаптывать землю вокруг металлического столба изгороди. Она ненавидела одежду, которую приходилось надевать на себя для этого — ботинки, джинсы, рубашку, — но ограду нельзя устанавливать голой или в сарафане, особенно когда каждая секция должна поддерживать, по меньшей мере, один куст малины.
— Я имею в виду, — Питер отрезал восьмидюймовый кусок проволоки от бухты и начал присоединять нижнюю часть изгороди к столбу, — что что бы ты ни сделал, он все равно будет к тебе цепляться.
— Ты имеешь в виду, все, что бы ты ни сделал. — Роза вздохнула и умолкла. Последнее время она чувствовала себя не в своей тарелке, и, конечно, ей вовсе не хотелось критиковать своего близнеца.
Тот покосился на солнце, горевшее желто-белым огнем на послеполуденном небе, и постарался преодолеть затрудненное дыхание.
— Ну и денек выдался для работы на воздухе. Я и не представлял, до чего будет жарко.
— По крайней мере, ты можешь работать без рубашки.
— Ты можешь сделать то же самое.
— Но не прямо перед дорогой.
— Почему бы и нет? — Он ухмыльнулся. — Здесь никогда не бывает никакого движения, и, кроме того, они у тебя такие крошечные, что все равно никто и не смог бы их заметить.
— Питер!
— «Питер»! — передразнил он сестру, когда она попыталась замахнуться на него. — Ну хорошо, если тебе не нравится эта идея, почему бы тебе не сбегать домой и не принести немного воды.
