Столь тщательное описание боевых дел Духонина и его полка было составлено сразу же после завершения боев и представлено в штаб армии, но почему-то осталось без внимания командующего генерала Радко-Дмитриева, которому в то время самому приходилось оправдываться перед Верховным главнокомандующим за неудачи обороны. И лишь спустя два года Духонин, уже будучи начальником штаба Юго-Западного фронта, дал ход этим документам. Георгиевская дума, тщательно их изучив, пришла к выводу о возможности награждения Духонина за бои двухлетней давности орденом Св. Георгия. Но так как он к тому времени уже имел 4-ю степень ордена, то получил высшую – 3-ю. Это породило много различных слухов в военной среде, в том числе и о том, что Николай Николаевич использовал служебное положение для «давления» на думу. Сейчас об этом говорить сложно. Лучше вернуться к событиям весны 1915 года и на документальных фактах продолжить знакомство с деятельностью Духонина в должности командира полка.
К началу мая русские войска, теснимые противником, отошли на линию рек Сан и Днестр. Огромным напряжением сил 3-й армии удалось остановить врага, а на отдельных направлениях даже провести частные контратаки. При этом снова отличился 125-й Луцкий полк и его командир полковник Духонин, который на этот раз получил орден Св. Георгия 4-й степени. В наградном листе указывалось, что орден вручен «за то, что в боях с 18 по 20 мая 1915 года, занимая с полком участок на левом берегу реки Сан против селения Коровино и получив приказ атаковать сильно укрепленную позицию противника вблизи названного селения, он, лично руководя действиями полка, пренебрегая явной опасностью от сильного ружейного и пулеметного огня, после неоднократных атак довел некоторые роты до 150 шагов от окопов противника, преодолев ряд проволочных заграждений. Затем 20 мая после артиллерийской подготовки бросился с полком на окопы противника, опрокинул его и принудил к беспорядочному отступлению. Трофеями атаки были свыше 1200 пленных, 15 пулеметов и большое количество военных припасов». Что значит в течение двух суток сближаться с закрепившимся противником, а затем атаковать его с расстояния 150 шагов, знают очень немногие ветераны войны. Это требует не только мужества, но и героизма, который и был проявлен Духониным и его подчиненными. К тому же сам командир полка руководил боем, будучи раненным в шею.
Поэтому вызывают большое недоверие оценки личных качеств Духонина, данные ему в мемуарах Бонч-Бруевича. Он пишет: «Николай Николаевич командовал полком и, отличившись, был награжден офицерским Георгием. Между тем он был на редкость безвольным и, пожалуй, даже трусливым человеком. Я, как сейчас, вижу его перед собой: невыразительное лицо, франтовато закрученные, с зафиксированными кончиками усы, пенсне без оправы на самодовольном носу, аксельбант на кителе, свидетельствующий о причислении к Генеральному штабу, и белый крестик на груди.
Встретившись с ним где-нибудь в приемной, очень трудно было предположить что через некоторое время имя этого щеголеватого и подтянутого генштабиста станет нарицательным, что широко распространенное в годы Гражданской войны выражение «отправить к Духонину» будет означать то же, что ходячая фраза «поставить к стенке».
В сентябре 1915 года Н. Н. Духонин назначается исполняющим обязанности генерала для поручений при командующем Юго-Западным фронтом, командующим которым весной следующего года стал генерал А. А. Брусилов. Он много сделал для подготовки и успешного проведения июньского наступления войск Юго-Западного фронта, позже получившего название «Брусиловского прорыва». Причем в ходе операции Николаю Николаевичу пришлось сменить Дитерикса на посту генерал-квартирмейстера штаба фронта, что является лучшим доказательством полного доверия к нему генерала Брусилова, очень щепетильно подходившему к подбору высших чинов своего штаба. Духонин успешно справился с трудной задачей и по итогам операции был награжден орденом Св. Анны 1-й степени с мечами.
Февральская революция положила начало развалу армии и привела к частым кадровым перестановкам в высшем командном и штабном составе. 27 мая, в связи с отчислением в резерв «по болезни» начальника штаба Юго-Западного фронта генерала С. А. Сухомлина, на эту должность был назначен Н. Н. Духонин. Совместно с новым командующим фронтом генерал-лейтенантом А. Е. Гутором ему пришлось завершать подготовку и начинать июньское наступление, задуманное Брусиловым.
Однако войска, разложенные Советами, «замитинговали», в результате чего наступление, имевшее все шансы на успех, обернулось поражением. В начале июля А. Е. Гутор был снят с занимаемой должности. В командование Юго-Западным фронтом вступил генерал Л. Г. Корнилов. Совместная работа Духонина с новым командующим продолжалась немногим более месяца, но за это время он сумел разглядеть в Лавре Георгиевиче те качества, которых недоставало всем другим, занимавшим в то время военно-политический Олимп России. Он увидел в Корнилове умного, волевого, решительного и жесткого человека, способного не только вести за собой войска, но и бороться с разрушителями армии и государства на самом высоком уровне. Поэтому Николай Николаевич был рад, когда узнал, что Лавр Георгиевич назначен Верховным главнокомандующим.
Перед отъездом в Ставку Корнилов подписал приказ, разрешавший Духонину месячный отпуск по семейным обстоятельствам. Видимо, только по этой причине Николай Николаевич не оказался в числе активных участников Корниловского мятежа, случившегося в конце августа – начале сентября 1917 года.
После ареста Корнилова Верховное командование вооруженными силами России принял на себя А. Ф. Керенский, ничего не смысливший в военном деле. Поэтому он упросил генерала М. В. Алексеева стать начальником его штаба. Но совместная работа этих столь разных людей была невозможна. Уже в середине сентября Алексеев подал рапорт об отставке. По его рекомендации на освободившийся пост 25 сентября был назначен генерал-лейтенант Н. Н. Духонин. Через два дня он приехал в Могилев и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.
Как сам Николай Николаевич отнесся к новому назначению – сказать трудно. В воспоминаниях Бонч-Бруевича, который в то время после смещения с должности командующего войсками Северного фронта и без дела находился в Ставке, имеется следующая запись:
«Войдя в кабинет Духонина, я увидел его таким же моложавым и подтянутым, как когда-то в Галиции. Пользуясь старой нашей близостью, я без обиняков спросил:
– Что вам за охота была, Николай Николаевич, принимать должность начальника штаба Ставки при таком Верховном, как Керенский?
– Ничего не поделаешь, на этом настаивал Михаил Васильевич, – признался Духонин.
– При чем тут Алексеев? – удивился я. – Вопрос слишком серьезен для того, чтобы решать его в зависимости от желания кого бы то ни было.
– Что вы, что вы! – запротестовал Духонин и тоненьким своим голоском начал доказывать, что воля Алексеева в данном случае должна являться законом. – Время ответственное, это верно. Но именно потому, что мы переживаем исторические дни, нельзя руководствоваться личными отношениями, – предупредил он. – Сам Михаил Васильевич готов принести себя в жертву интересам армии и поэтому согласился после провала выступления Корнилова на назначение начальником штаба Ставки. Это назначение спасло не только Ставку от развала, но и Лавра Георгиевича и остальных участников корниловского заговора. Теперь они, слава Богу, в Быхове вне опасности… Но Михаил Васильевич не мог оставаться в Могилеве, – продолжал Николай Николаевич. – Как-никак он был ближайшим помощником отрекшегося государя, и этого ему простить не могут. Поэтому он решил подать в отставку и уехать к себе в Смоленск. Мне же пришлось заменить его на столь ответственном посту…»
