– До Пасхи у нас были разные прорухи, так как на нас неожиданно свалилось много забот, и мы не могли рассчитывать на полное их восстановление. Во время Пасхи развились братания, которые приняли повальный характер по всему фронту, после чего наступила сильная дезорганизация войск. Лейтмотивом общего настроения было следующее: «Немец ничего себе, человек недурной, воевать не хочет, в этом виноваты французы и англичане. Наступать нам нечего, если объявлен мир без аннексий и контрибуций, то не для чего нам кровь проливать». В частности, в одной из частей, совсем пропащей, 8-м Заамурском полку, мне говорили: «Зачем теперь мы будем умирать? Нам дана свобода, обещана земля, зачем же мы будем калечиться: нам надо сохранить себя, и мы, и семьи наши будут этим довольны. Нам нужен мир…»
Я много говорил им о неправильности для нас наступления, мне ничего не возразили и только попросили разрешения принести их резолюцию. Я согласился. Принесли и поставили большой и красивый плакат: «Долой войну, мир во что бы то ни стало». Хотели было они уйти с позиций, но удалось уговорить остаться. Я рассчитываю, что этот тяжелый и неприятный дух может измениться, и мы к концу мая – началу июня сможем перейти в наступление, которое могло бы дать хорошие результаты, так как у нас теперь много сил и средств. Однако если выйдет приказ с декларацией, то наше дело будет безнадежно – для переварки этого приказа понадобится много месяцев.
Отношение солдатских масс к правительству и Совету рабочих и солдатских депутатов следующее: на правительство они не надеются, для них все в Совете рабочих и солдатских депутатов. Если затронуть последний – это вызовет у них злобу и раздражение. Большинство офицеров – до 75 процентов – спрятались в свою скорлупу, считая себя обиженными событиями. Среди солдат много было рабочих и людей, уже подготовленных к политической жизни, многие из солдат были большевиками. Это объясняет распространение в солдатской массе зловредных идей, которые заразили даже самые прочные части. Ни главнокомандующие, ни командующие никакой силы больше иметь не могут. Следствия произвести не представляется возможным, наложить дисциплинарное взыскание ни один из начальников не решается. Солдаты ныне управляются лишь нравственным авторитетом Совета рабочих и солдатских депутатов, офицеры и начальники вообще для них не больше чем буржуи, так как стоят за Временное правительство и против Совета. Последнее обстоятельство объясняет возникшую между солдатами и офицерами рознь, поэтому быстрое сцепление их – невозможно…
Штурм походной лавки.
Я говорил уже, что при установившемся ныне перемирии наши войска стоять на месте не могут, но если немцы ударят, последует отход, который при существующей дезорганизации приведет к катастрофе.
Поэтому я должен доложить, что в данное время наступать я не могу. Если не выйдет вышеуказанного приказа, то в первых числах июня рассчитываю на возможность наступления. За последнее я не отвечаю, но надеюсь.
Закончив речь, Алексей Алексеевич платком вытер со лба пот, а может, и невольно набежавшую слезу.
Подавляющее большинство присутствовавших согласились с Брусиловым. Однако мер, способных остановить разложение армии, найдено не было. Участники совещания, признавая необходимость наступления на фронте, тем не менее высказали убеждение, что в настоящее время, то есть в мае, армия не готова сколько-нибудь успешно осуществить наступательные операции. К такому выводу они пришли не только из-за низкого морального состояния солдатских масс, но также учитывая недостаточную подготовленность войск в чисто военном отношении. По мнению командующих, провести наступление можно было в лучшем случае в июне 1917 года.
По просьбе Алексеева на совещании был рассмотрен также вопрос об отношении с союзниками, которые настойчиво требовали, особенно после провала весеннего англо-французского наступления на Западном фронте, скорейшего проведения русской армией наступательных операций. Генерал Алексеев проинформировал присутствовавших о заявлении союзного командования, что если в ближайшее время русская Ставка не сможет организовать наступление, то в дальнейшем Россия может остаться без поддержки союзников».
Участники совещания ознакомились также с двумя секретными сообщениями от поверенного в делах России в Швейцарии. В первом из них говорилось, что между правительствами Англии, Франции, Италии и Японии состоялся обмен мнениями по вопросу о дальнейших действиях союзников в случае неспособности русской армии осуществить крупную наступательную операцию. «Обмен мнений, – указывалось в сообщении, – привел будто бы к следующему решению: если русская армия не сможет или не захочет начать наступление, то Япония пошлет на Европейский театр, на Итальянский и Французский фронты миллионную армию и будет вести войну до полного поражения Германии».
За этот вклад в победу Япония получала бы права на владение Маньчжурией, а Россия должна была бы уступить ей Уссурийский край. «В случае успеха этой комбинации, – говорилось в сообщении, – окончание войны ожидалось не позднее осени 1917 года». Во втором донесении того же поверенного в делах Берке сообщалось: «Один из видных членов японской миссии в частной беседе заявил, что если Россия заключит сепаратный мир, то Япония нападет на Россию».
Поездка в Петроград
В завершение совещание решило, что генерал Алексеев и командующие войсками фронтов должны выехать в Петроград, чтобы там согласовать вопросы подготовки наступательных операций с Временным правительством.
«Выехали экстренным поездом, – вспоминал А. А. Брусилов. – Утром 3 мая прибыли в Петроград. На вокзале нас ждал новый военный министр. Гучков ушел в отставку, его заменил А. Ф. Керенский. Вместе с ним приехавших встречал и командующий Петроградским военным округом генерал Л. Г. Корнилов. Увиденное наводило на печальные мысли: солдаты почетного караула, невзирая на команду, продолжали стоять вольно, на приветствие Алексеева отвечали вяло, как бы с усмешкой, прошли небрежно, как бы из снисхождения к такому лицу, как Верховный главнокомандующий…
Поразил и вид города. Не существовало более чиновного, строгого, казенного Петербурга. Все кипело, шумело, волновалось».
Совещание высшего военного руководства началось в полдень на квартире Львова в доме на Театральной площади.
Верховный главнокомандующий М. В. Алексеев и командующий Юго-Западным фронтом А. А. Брусилов. На груди у обоих красные революционные ленты. Март 1916 г.
Первым выступил Алексеев. Он подробно охарактеризовал военно-стратегическое положение, раскрыл планы Ставки. Остановился на положении в армии:
– Армия на краю гибели. Еще шаг, и она будет ввергнута в бездну, увлечет за собой Россию и ее свободы. Возврата не будет. Виновны в этом все. Мы сделали все возможное, отдаем и теперь все силы, чтобы оздоровить армию. Мы верим Керенскому, что он вложит все силы ума, влияния и характера, чтобы помочь нам. Но этого недостаточно. Должны помочь и те, кто разлагал армию своими приказами и директивами, четко разъяснив их суть.
