— Сказал тебе что, Семал? — спросила Эйша, не потому, что хотела знать, а потому, что этого ждали от нее. Возможно, ей хватит обработанной кожи еще для одной пары.
— Сказал, что Камень пропал.
О такой реакции Семал и мечтать не смел. Сандальщица перестала работать и вытаращилась на него, разинув рот.
— Пропал, — повторил он с невеселым смешком. — Мы все умрем.
Эйша закрыла рот. Камень пропал?
— Чушь, — отрезала она.
— Нет, не чушь. — Семал покачал головой, жидкие прядки волос решительно взметнулись. — И принца Дарвиша послали вернуть его.
— Дарвиша? — Сандальщица улыбнулась. — Тогда это точно чушь, старик! Никто в здравом уме не пошлет принца Дарвиша даже к колодцу за водой.
— Его не видели в обычных местах больше девяти дней, — сварливо пробормотал старик.
— Никакой тайны тут нет, он в уединении, в храме. Готовится к женитьбе и лечится от дурной болезни.
— Но брат Хабиба…
— Еще ребенок. Кроме того, — Эйша похлопала старика по колену, — король, наследник и даже его превосходительство лорд-канцлер все еще во дворце. Думаешь, они остались бы там, если б Госпожа могла разбушеваться?
Семал вздохнул.
— Ты права, — согласился он и встал. — Камень исчез, и принц Дарвиш отправился за ним. Наверно, я совсем состарился, раз поверил в это.
И, качая головой, он заковылял из лавки, бормоча себе под нос:
— Совсем состарился.
Крошечными, аккуратными стежками Эйша закрепила пряжку и положила ремешок рядом с почти готовой сандалией. Забарабанив пальцами по ляжкам, она нахмурилась. Со своего места сандальщица видела только каменную резьбу на доме напротив, а ей вдруг ужасно захотелось видеть дальше. Все так же хмурясь, она вышла на улицу и рассеянно кивнула корзинщику в соседней лавке.
Эйша не увидела дворца — улица слишком круто уходила вверх, — но она увидела облако дыма, которое висело над городом уже несколько дней. Это было очень легкое облако, но, рожденная и выросшая в Ишии, сандальщица не могла припомнить подобного дыма. Может, в словах старика Семала и не было ни слова правды, но почему-то ее охватило странное чувство тревоги. Эйша не раз видела казни в вулкане и понимала, что сделает с человеком расплавленный камень, если разорвет путы, которые держат его в кратере.
Ее брат, давно переехавший в деревню на южном берегу, всегда говорил, что Эйша будет желанной гостьей. Возможно, пришла пора навестить его.
— Мой принц?
— Лорд-канцлер?
— Лава поднялась еще на один человеческий рост. Чародеи говорят, скоро она поднимется над чашей, и, когда это случится, — лорд-канцлер развел руками, — они больше не смогут удерживать ее.
Шахин нахмурился. Он знал, чародеи используют золотую чашу, в которой лежал Камень, как точку фокуса для магической силы. Но не подозревал, что чародеи так от нее зависят. Чаша располагалась намного ниже края вулкана, и если лаву можно удержать только до этой высоты, то резко сократится время, которое у них осталось. И когда плененный вулкан вырвется на свободу, чародеи умрут первыми.
— Они останутся? Если кто-нибудь из них испугается и ослабит заслон…
— Чародеи выживут или умрут как один, мой принц. — Лорд-канцлер лучился самодовольством. — Их сила теперь слишком крепко переплетена, чтобы любая отдельная нить вырвалась на свободу. Они могут поддаться ужасу, когда пожелают, но они не смогут извлечь свою силу.
— Ты знал, что это случится?
Старик наклонил голову. Что выражало его круглое лицо, Шахин так и не понял.
— Я всегда отличался чувством предвидения, мой принц.
Итак, чародеи в ловушке. Шахин постучал большим пальцем по губе и пришел к решению.
— Мы должны эвакуировать город. Немедленно.
— Мой принц? И вызвать ту самую панику, которую пытались предотвратить?
— Лучше паника сейчас, чем тысячи смертей потом, — отрезал Шахин, направляясь к окну.
— Вы бы пожертвовали вашими людьми сейчас ради того потом, которое, возможно, никогда не наступит? — вкрадчиво спросил лорд-канцлер.
Принц повернулся. На его челюсти, едва видимой под бородой, заиграли желваки. А когда он отвечал, в его голосе слышалась хрупкая резкость человека, сохраняющего спокойствие одной только силой воли.
— Кажется, ты питаешь огромную веру в моего брата? Как странно, ведь раньше ты его не выносил.
— Ваш королевский брат, мой принц, не создан для придворной жизни. Сейчас он не при дворе.
Это звучало разумно, это была правда, в конце концов, но…
— Мы начинаем эвакуацию. Сейчас же. Стражники сделают все возможное, чтобы избежать паники.
— Сожалею, мой принц, — весь его вид и голос выражали искреннее сожаление, — но такой приказ может дать только ваш возвышеннейший отец. Не вы.
Шахин глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Ни ему, ни Ишии не будет пользы, если он восстановит против себя человека, которому доверяет сам король. Это был урок, которого Дарвиш так и не усвоил.
— Тогда я пойду к отцу.
— Сожалею, мой принц, — снова сказал лорд-канцлер, — но он не примет вас.
Снаружи, в саду, закричали павлины.
— Он не примет меня? — повторил Шахин. Лорд-канцлер попятился от выражения на лице наследника, внезапно напомнившем ему, как старший сын похож на отца.
— Он считает, мой принц, что пока этот кризис не кончится, учитывая подозрения против вашей супруги…
Шахин сощурился и поднял кулак. Нечеловеческим усилием воли ему удалось сдержаться.
— Ты никогда больше не заговоришь со мной или моей женой. — Голос отсекал каждое слово и швырял его в лорд-канцлера. — А теперь мы вместе пойдем к моему возвышеннейшему отцу.
В этой небольшой комнате в королевских покоях не было трона, но его заменяло кресло с высокой спинкой. Король сел, сложил пальцы пирамидкой и из-под опущенных бровей посмотрел на сына.
Шахин с пылающими глазами коснулся коленом ковра и торопливо встал.
— Возвышеннейший, — молвил он, но король прервал его властным жестом.
— Ты понимаешь, как близко к измене ты подошел?
Принц отшатнулся и заморгал, как будто его ударили. Ему вдруг стало трудно дышать, словно мраморная глыба упала на грудь с огромной высоты. Он боролся с этой тяжестью, чтобы заговорить, но сумел выдавить только одно слово.
— Измене?
— Или тебе не сказали, что я не приму тебя?
— Да, сир, лорд-канцлер сказал, но…
Лорд-канцлер вышел вперед, преклонил колени, после чего встал за креслом короля Джаффара.
— Он говорил от моего имени.
