Наконец великан поменьше встал и пнул ногой своего приятеля, который только фыркнул и крепче стиснул кружку.
— Выйду, — объявил он. — Без меня не жрать!
Это прозвучало музыкой. Когда его похититель протопал мимо, он застыл, а потом стал пробираться через усыпанную костями пещеру, пока не увидел выход за тушей великана.
«Хватай Терпеливую — и деру. Хватай Терпеливую — и деру, — повторял про себя Роланд как заклинание. Руки стиснули футляр. — А теперь… о черт возьми!»
Сам Роланд не играл на арфе, но достаточно времени провел с друзьями, которые умели это делать, и потому сразу понял, что инструмент, который небрежно швырнули на кучу ржавеющих доспехов — красное дерево, черненое серебро, витое золото, — принадлежал когда-то настоящему мастеру. У него пальцы зачесались провести по оставшимся струнам, погладить плавные изгибы, но он удержался. Роланд знал, что если он коснется арфы, то возьмет ее с собой, и это будет воровство. А красть грешно, даже у такой пары злобных качков. Человеку же, ходящему во Тьме, лучше быть чертовски осторожным, чтобы не оскорбить Свет.
Он откинулся назад, подумал и вдруг понял, что оставить эту арфу здесь, в мусорной куче, чтобы ее раздавили или — того хуже — чтобы она постепенно распалась на части, будет куда более страшным оскорблением для Света, чем банальное воровство. Поднимая арфу и стараясь не задеть еще оставшихся струн, Роланд понадеялся, что именно так это и воспримет Свет. Он зажал арфу под мышкой и взялся за футляр гитары.
Ощутив в руке привычную тяжесть Терпеливой, Роланд повернулся и обнаружил, что больший великан вовсе не спит, как он предполагал.
Из-под кустистых бровей на него взирали неожиданно светлые глаза, а тонкие губы растянулись в неимоверно унылой ухмылке.
«Класс. Он сбит с толку. Может быть, сочтет меня галлюцинацией».
— Жратва, ты куда?
«Это у него с голодухи. А, черт!»
Роланд уклонился от загребущей руки и рванул к выходу из пещеры, пренебрегая тишиной ради скорости.
«А может, надо было остановиться и спеть ему колыбельную…»
Тут великан взревел и вскочил на ноги.
«Или не надо?»
Роланд вылетел из пещеры на утреннее солнышко, вильнул мимо меньшего великана, который автоматически попытался его сцапать, и покатился вниз по усыпанному камнями склону. Добраться бы до леса, тут всего сто ярдов, даже меньше, а там, среди деревьев, можно легко оторваться от здоровенных и неуклюжих преследователей.
По крайней мере он на это надеялся.
— Ты уверен, что мне надо идти на работу, Эван? — Ребекка стояла в дверях, озабоченно глядя, как Адепт меряет шагами ее небольшую квартирку. — Я могу остаться дома и помочь тебе искать.
— Я был бы рад твоей помощи, Леди. — Эван прошел еще два шага и взял Ребекку за руку. — Но ты ведь знаешь, что любой беспорядок ослабляет барьеры между твоим миром и Тьмой. И если ты не пойдешь на работу… — Он прижался щекой к ее ладони.
— Если я не пойду на работу, это внесет беспорядок в жизнь многих людей, — серьезно подтвердила Ребекка. — Но Роланд — один из моих лучших друзей. И я хотела бы помочь его найти.
— У каждого из нас своя роль, Леди.
В серых глазах стихла буря, и теперь они были неестественно спокойны.
— Понимаю, — вздохнула она. — Но я бы хотела лучше остаться с тобой.
— И я бы хотел, чтобы ты осталась со мной, Леди.
Это было правдой, потому что Эван чувствовал себя увереннее, сильнее, когда она была с ним, легче касался Света, хотя и не понимал почему. Однако он подозревал, что, забрав Роланда, они пытаются заманить в капкан его, Эвана, и не хотел, чтобы Ребекка была поблизости, когда капкан щелкнет. Ею он рисковать не мог. На работе она будет в безопасности. Все же остальное тоже было правдой.
Ветви били по голове, рвали футболку и оставляли болезненные царапины на обнаженных руках. Роланд нырял под них, спасая глаза от хвойных игл, и выругался, когда нога попала под выступающий корень, и он чуть не расшиб лицо о ствол. Он бежал бы быстрее и легче, если бы бросил арфу, освободив руку для отбивания ветвей, но все то же упрямство, заставлявшее его оставаться на улице в любую погоду, удерживало инструмент под мышкой. Роланд ободрал голени о бревно, опять выругался и остановился.
Сперва он не услышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Постепенно он перестал пыхтеть, как целый класс на аэробике, и к нему стали пробиваться другие звуки леса.
Пели птицы.
Шелестели на ветру листья.
Тихо терлись друг о друга — шорх-шорх — две ветви.
Куда существеннее то, что он не услышал треска сучьев и рева великанов. Они устроили, конечно, игру в пятнашки, но даже великан поменьше не мог двигаться проворно среди деревьев, и Роланд, полный энтузиазма, вырвавшегося из отчаяния, быстро от них оторвался. Судя по звукам окрест, он был спасен.
Бережно прислонив арфу к бревну и спрятав Терпеливую от греха подальше за ствол большого дерева, Роланд позволил себе впасть в честно заслуженную истерику.
Когда истерика закончилась, он почувствовал себя почти спокойным. Да, усталым, все еще испуганным, но уже не напряженным до предела. Присев на бревно, Роланд вытер мокрые щеки тыльной стороной ладони и вздохнул.
— И что теперь? — спросил он у арфы.
Одна из порванных струн колыхнулась на ветру и задела за целую, заставив ее прозвенеть. Роланд впервые за долгое время улыбнулся.
— Добро пожаловать, — ответил он, наклонился и вытащил Терпеливую из укрытия.
На футляре появилось несколько новых зазубрин и царапин, но сама гитара, извлеченная для осмотра, казалась невредимой.
— Это моя леди, — сказал Роланд, обращаясь к арфе. Он отстегнул ремень от гитары и осторожно положил Терпеливую на ложе из пенопласта и войлока. — И, думаю, ты тоже была чьей-то леди. — Держа арфу на коленях, он приладил вышитую холщовую ленту к одному из закруглений арфы. — А леди заслуживает лучшего места. Вот здесь. — Он закинул ленту на плечо и встал.
— Может быть, чуть низковато, зато у меня рука свободна для защиты.
Роланд немного сдвинул Терпеливую на ее ложе, скорее для того, чтобы ощутить ее прикосновение к рукам, чем для чего-нибудь другого, и плотно закрыл крышку. У его бедра прозвучала тихая нота. Из футляра донесся приглушенный, но отчетливый ответ.
Роланд откинул крышку.
Терпеливая выглядела как прежде. Он провел пальцем по ее струнам. Звук нисколько не изменился. Только раньше она никогда не звучала, если он на ней не играл. Шли минуты, но и арфа, и гитара молчали. Роланд подождал секунду и снова закрыл футляр. К странности всего, что с ним произошло, эта новая странность относилась как три к десяти, не более.
— Ладно, — выпрямился он. — Чресла я препоясал. Как будем выбираться?
