«Боже мой, как они похожи», — была первая мысль Роланда. Вторая: «Я что, с ума сошел?»
У человека на троне волосы были темно-красные, а глаза — светло-серые.
— Вернулась рано ты сегодня ко взору моему, леди дочь моя. — В голосе его не слышалось удовольствия по этому поводу. — Что ж принесла ты мне?
— Две вещи, лорд отец мой. — Она подняла арфу. — Найдена арфа брата моего, и тот, кто нес ее, — Бард сам. — Она чуть помолчала и добавила без выражения: — Бард-человек. Его признала арфа.
Роланд чувствовал, что все глаза обращены на него. Прикованный к месту пронзительным взглядом короля, он понял, почему отец и дочь показались ему похожими, несмотря на полное различие мастей: одно и то же выражение, одни и те же повадки.
— Я заключить могу, — сухо произнес король, — что не в бою ты сына моего сразил и арфу вынул не из рук его умерших?
— Нет, сэр.
А откуда у него арфа? Казалось, он не помнит ничего, что было до первого взгляда принцессы. Он приложил усилие, чтобы пробиться сквозь тьму и вытащить ответ.
— Я, э-э, спас ее из пещеры великанов.
— Жаль. Но великаны голос его заглушили, и вышло то же.
У Роланда создалось впечатление, что покойный принц был не особенно здесь любим. А король продолжал:
— Ты спас одно из величайших сокровищ королевства моего. Проси — и да исполнится твое желание.
«Он должен знать дорогу домой». Домой. Роланд хотел заставить себя удержаться на этой мысли, но здесь была принцесса, и прочее было не столь важно в ее присутствии.
— Мне… — В горле пересохло, язык прилип к гортани, и вдруг Роланд осознал, как безумно хочет пить. — Мне бы стакан воды, если можно.
Король нахмурился.
Люди вокруг отшатнулись от Роланда, и раздался звон стальных доспехов, когда принцесса и ее всадники удивленно на него посмотрели.
— Стакан воды, — повторил король.
Молчание длилось, и росло напряжение. Роланду чертовски хотелось почесать нос, но он боялся шевельнуться.
Наконец появилась улыбка на лице короля, и двор снова обрел дыхание.
— Воды для Барда! — приказал король. — А когда ты освежишься и переоденешься, сэр Бард, — улыбка стала шире, — будем пировать!
Роланд оказался в центре ярко одетых мужчин и женщин, они смеялись, болтали, шумели вокруг него. Он потерял из виду принцессу, и опять начала болеть нога. Смысл обрывков разговора от него ускользал, и он перестал слушать — это было нетрудно, потому что никто к нему и не обращался. В руку ему вставили серебряный кубок, и он с благодарностью выпил. Теперь он был только усталый, смущенный…
«И низенький», — добавил он, упираясь лицом в очередную дышащую грудь. Даже женщины были куда выше его шести футов.
Его подталкивали, тащили и поворачивали, пока он не оказался в маленькой, наполненной паром комнате. Еще там были две девушки и глубокая ванна с горячей водой.
— …одежду.
— А? — Последнее предложение было явно адресовано ему. — Простите, я не расслышал.
Девушка хихикнула и движением пальца закинула за ухо короткий каштановый завиток.
— Сказала я, сними одежду. Не хочешь ли ты в ней купаться?
— Да нет.
Роланд осторожно поставил футляр с гитарой на каменную скамейку и тупо уставился на серебряный кубок у себя в руке.
Вторая девушка, у которой черные кудри на голове были как барашковая шапка, вздохнула и выступила вперед.
— Нет у меня охоты тут всю ночь провозиться. Ты лишь спокойно стой, сэр Бард, и справимся мы сами. Ты перестань хихикать, Мот, и помоги…
Роланд попытался протестовать, когда две пары неожиданно сильных рук стали спускать с него джинсы, но ему просто было невмоготу. Не успел он почувствовать стыд, как уже сидел в ванне, и горячая вода стала успокаивать боль и жжение. Вода, смывая засохшую кровь, порозовела, и он взвизгнул, когда она коснулась открывшейся раны на ноге.
— Лишь подожди. — Мот его усадила и придержала. — Здесь, в ванне, лекарство для ран, дай лишь ему возможность.
Особого выбора у Роланда не было, так что он сидел, стиснув зубы, пока боль не прошла. И постепенно ему стало лучше, чем было за — он задумался — за весь день. Все это случилось за один лишь день!
«Забавно, как быстро ко всему привыкаешь».
Впервые его посетила эта мысль, когда он смотрел, как ест папа-медведь. Теперь, когда его купали две молодые красавицы, он снова об этом подумал. И еще он осознал, что его тело далеко не так дезориентировано в данной ситуации, как переутомленный разум.
— Лучше не тратить это зря, сэр Бард, — хихикнула Мот, разминая мыльными пальцами затекшие мускулы его плеч, — а то Ее Высочество разгневается.
Роланд вспыхнул, дернулся и увидел, что этого никак не скрыть. Мозг неохотно соскочил с холостого хода.
— Ее Высочество? — заставил он себя спросить.
— Ты сильно впечатлил ее. — Мот намылила ему волосы и стала энергично их скрести. Закончив, опрокинула ему на голову кувшин теплой воды и добавила: — Сначала будешь пировать, потом — блудить.
Значение этого слова Роланд помнил и потому решил разработать первую информацию.
— Я произвел на нее впечатление?
— Вернее верного. Просьбой своей к Его Величеству отцу ее.
— Просьбой?
— Ожиданное было, — сказала сухо вторая женщина, расстилая ему под ноги полотенце, — что ты молить о жизни будешь.
От этого небольшая физическая проблема решилась сама собой.
Роланд позволил одеть себя в чужую роскошную одежду и провести в зал пиршеств, всю дорогу надеясь, что, если возникнет необходимость молить, ему еще дадут второй шанс. Эта мысль немедленно исчезла, когда он увидел принцессу, а та зазывно ему кивнула и усадила рядом с собой. Он сел, загипнотизированный ошеломляющим контрастом между белизной кожи и чернотой атласного платья.
— Эбен и алебастр, — сказал он тихо и вспыхнул, когда она улыбнулась.
Пир промелькнул калейдоскопом картин. Коротко стриженные слуги были одеты во все цвета радуги, но в одежде тех, кому они служили, было всего три цвета: алый, черный и серебряный. И эти три цвета играли всеми оттенками, искрились и переливались с немыслимой яркостью.
И звуки. Над шумом еды и питья раскатывался смех, но была в нем какая-то тонкая грань, будто смеющиеся знали тайну, неведомую слышащим смех.
И вкус. Роланд ел все подряд, погружаясь в блюда, тонкие, как шелк, имевшие вкус солнечного сияния, острого морозца зимнего дня, густой роскоши летней ночи.
И запах. Его окружил аромат, исходящий от тяжелой волны волос Ее Высочества, и аромат пленял и отравлял, вытесняя другие ароматы и оставляя очень мало места для мыслей.
