Растеряв мгновенно все слова, пытаясь справиться с бурей эмоций, Клюев медленно пошел за манившим его Певцовым вглубь проулка. Он спотыкался, не замечая, куда ступают ноги, в глазах все плыло.
«Как же так? – метались мысли в мозгу, – что же случилось? Почему? Я же посадил его на пароход!»
Петруша, видимо удовлетворившись тем, насколько они отдалились от Николаевской, шагнул к Клюеву и схватил того за запястье. А затем торопливо зашептал:
– За вами не следили? Если они поймут, что я здесь… что я все знаю…
– Петр Игнатьевич! – Клюев сделал попытку призвать помощника к порядку, да и себя привести в чувство хотя б напускным спокойствием. – Ты что здесь делаешь? Я тебя третьего дня на «Галатею» посадил – что случилось?
– Я спрыгнул… доплыл до берега… не смог уехать, не смог оставить вас и этого… – Петруша пару раз дернул шеей. – Тихо, тихо. Он все слышит. У него черти на поводке ходят.
– Какие черти?
Карл Поликарпович обмер от ужаса. Осознание содеянного впилось в его существо, как сотня бешеных церберов. Сердце пронзила тупая боль, и, глядя на Петрушу, Клюев со всей присущей ему прямотой и честностью признал – Петруша был абсолютно безумен. Глаза его бегали из стороны в сторону, речь была прерывиста; руки Певцова бесцельно шарили по груди, рукам, плечам Клюева, словно юноша ощупывал стоящего перед ним, желая удостовериться в его реальности. Душа Петруши страдала, разум померк. И это его вина, Карла. Если бы он не отправил его расследовать прошлое этого чертового Жака, если бы уделил чуть больше внимания и участия, а не постарался быстрее избавиться, отослав в Крым; если бы, если бы… Если бы просто взглянул внимательнее в глаза тогда, в Петрушиной квартире, еще было б не поздно вмешаться и найти доктора…
Меж тем Певцов все говорил, запинаясь и вскидывая голову, будто прислушиваясь к неведомым голосам:
– Он хитрый, он все видит, все слышит, но я умолкаю, становлюсь тихим-тихим, и тогда он проходит мимо, хотя глаза его горят. Он продался Дьяволу, а взамен получил бесконечную власть, а в прислужниках у него Человек-без-души и демон огненный.
– Кто – «он»? – задыхаясь, спросил Клюев.
– Калиостро. Богопротивный колдун, грешник и атеист, бессмертный Черный Князь… что велит, то они и делают. Безбожник, гореть ему в аду, хоть там его уже и знают наперед, покарай его, Господи…
В речи Петруши откуда-то прорезался старообрядческий говорок, и перед глазами Карла мелькнули картины, рисуемые воображением – костры, воздетые к небу руки и кресты, старцы с гневными очами. Клюев сглотнул слюну пересохшим горлом и сказал тихо:
– Петруша… послушай, пойдем со мной, прошу…
– Нет! – Певцов отскочил, но сразу же приник к фабриканту, схватив того за воротник. – Вы не понимаете! Они меня везде найдут, а тут, на улице… я ведь спрыгнул-то почему – под самым своим носом они искать не будут! Смекаете? Я в темноте как мышка сижу, ни одной мысли в голове, а этот, демон, так и ходит вокруг, вынюхивает…
– Какой демон?
– Огненный. Он весь горит, взор его пронзает насквозь, земля дрожит под ногами. Прислужник Калиостро, как и второй, бездушный…
– Господи, – искренне взмолился Карл Поликарпович; по лицу его текли слезы от внутренней боли, и каждое слово Петруши заставляло его сердце сжиматься от сострадания и беспомощности. – Господи, вразуми раба твоего, как же спасти-то его, что делать…
– Господь? – Вдруг вскинулся Певцов. – Господь с ними сладит, да! Идите в церковь, молитесь! Я уж не могу, я и улицу перейти не могу, как пойду, так от страха ноги сами сюда обратно уносят… а вы, Карл Поликарпович, можете! Сходите на Никитскую, там храм божий, я там батюшку знаю, там вам помогут – против воли христовой у адова отродья ничего не найдется!
– Схожу, схожу, ты только… – Внезапно при упоминании Никитской перед Карлом Поликарповичем забрезжила надежда. Она была слабой, но только она и была, больше помочь некому. – Ты только не уходи никуда, жди меня здесь, хорошо? Я в церковь схожу, помолюсь… священника приведу к тебе, как его зовут?
– Отец Дмитрий.
– Стой тут, Петруша, жди! – Клюев достал платок, наскоро протер лицо и ринулся к выходу из проулка; обернулся напоследок и прикрикнул: – С места не сходи, я мигом!
И, выскочив на Николаевскую, замахал бешено руками, призывая извозчика. На его удачу, мимо как раз проезжал кэб; Клюев вскочил внутрь и выпалил:
– Никитская пятнадцать!
– A-a-allright, – флегматично ответил кэбмен.
Карл, забыв все английские слова разом, дернул портмоне из кармана, и сунул тому под нос пятифунтовую банкноту, прокричав:
– Гони! Гони что есть мочи!
Кэб тут же дернулся и понесся вперед, громыхая колесами по мокрой мостовой, ловившей последние лучи закатного солнца.
Ехать было недалеко, Карл и пешком бы добрался довольно скоро, но боялся потерять и минуту драгоценного времени. Что если Петруша не послушает его и уйдет? Где его потом искать? В ночлежках по всему городу? Не дождавшись, пока кэб остановится окончательно, Клюев спрыгнул с подножки, чуть не подвернув ногу, и, буквально подлетев к двери, затарабанил в нее.
Девушке в белом, накрахмаленном чепчике, что открыла ему, он сунул в руки шляпу и размашистым шагом влетел в приемную. Высокий, сухощавый мужчина с густыми бакенбардами удивленно на него уставился и поправил на носу пенсне.
– Карл Поликарпович? – С чуть заметным немецким акцентом сказал он. – Что-то случилось?
– Герр Блюм, дело наисрочнейшее! Прошу, отложите все дела, человек пропадает!
Мужчина положил на рычаг телефонную трубку и снова поправил пенсне.
Двумя часами спустя, в том же доме по Никитской, номер пятнадцать, табличка у двери которого гласила: «Доктор психологии, психопаталогии и физиологии мозга», доктор Блюм записывал со слов Клюева основные симптомы и весомо хмыкал, качая головой. Они находились в кабинете доктора – просторном, темном и богато обставленном.
– Понятно, весьма причудливая фантазия. – Сказал он, закончив запись и отложив блокнот. – Не буду зря обнадеживать вас, уважаемый Карл Поликарпович, состояние пациента тяжелое. Лихорадочная, бессвязная речь, путается в событиях, явные религиозные мотивы… Что непривычно для этого места – понимаете, что я имею в виду? Тут чаще встречаются различные технические фобии… Но вы, я вижу, и сам перенервничали изрядно. Кем вам приходится пациент?
– Петр. – Глухо сказал Клюев. – Его зовут Петр. Он мой помощник… был. Работал на фабрике, заведовал делами, бумагами, встречами. Доверенный секретарь.
– Тогда я не буду, пожалуй, перечислять все симптомы, вам тяжело, наверное, слышать такое… Родные его где?
– В России. Мать и сестры.
– Хм… возьмете на себя труд написать им? Пока ничего конкретного, просто сообщите, что он болен. Не вижу смысла пугать их излишне, они ведь ничем помочь все равно не смогут.
