– Ну, давай, что у тебя стряслось? – поторопил он меня, когда мы остались одни.
Я пристально наблюдала за его реакцией.
– Сегодня днем сюда придут риелторы…
– И что?
– Будут оценивать “Счастливых”.
Он потряс головой, вытаращил глаза и стукнул кулаком по стойке:
– Ты продаешь?
– Да.
– Я тебе не позволю! – заорал он.
– Как?
– Зачем ты это делаешь?
– Три года назад я потеряла семью, и этого не изменить. Мне понадобилось время, чтобы принять невозможность воскрешения Колена и Клары. Но я не хочу терять семью в очередной раз. Эдвард и Деклан живы, они – моя семья, я себя чувствую дома в Малларанни, и с Джеком и Джудит тоже…
– А я? – Его голос сорвался. – А я? – повторил он. – Я думал, что твоя семья – это я.
Я увидела, как по его щекам скользнуло несколько слезинок, мои слезы катились градом.
– Ты был и навсегда останешься моей семьей, Феликс… Но я люблю Эдварда и не могу жить без него… Приезжай к нам в Ирландию!
– Ты совсем свихнулась, или как? Думаешь, я мечтаю держать свечку и изображать из себя няньку?!
– Нет, конечно нет! – Я опустила голову.
Он вышел из-за стойки, взял пальто, закурил прямо в кафе. Я в панике бросилась за ним.
– Что ты делаешь, Феликс?
– Сваливаю! Не желаю присутствовать при этом… И вообще мне надо искать работу, из-за тебя я попал в безработные.
Он уже открыл дверь.
– Нет, Феликс, ты не потеряешь работу. Я обговорила условие продажи: покупатель оставляет тебя.
– Ага, вместе с мебелью!
Он хлопнул дверью с такой силой, что я испугалась, как бы не треснуло стекло, и умчался. А дребезжание колокольчика еще долго стояло у меня в ушах. Нехорошо вышло… Накал его реакции парализовал меня.
Впрочем, я не успела углубиться в эмоции Феликса, как, честно говоря, и в свои собственные. Явились акулы из агентства недвижимости. Я наблюдала, как они бесстрастно, оценивающим взглядом рассматривают мое кафе, и отстраненно и рассеянно отвечала на их вопросы. Я больше не должна связывать свои чувства со “Счастливыми людьми”, потому что скоро они перестанут быть моими. Нужно быстро привыкнуть к новой ситуации, поскольку мне вот-вот предстоит подписать договор купли-продажи. Феликс оставался вне досягаемости в течение всего дня. Я безрезультатно бомбардировала его эсэмэсками и сообщениями на голосовую почту. Не срабатывали ни извинения, ни признания в любви, ни угроза сжечь все мосты между нами, ни рыдания. В очередной раз мне казалось, что я расту, становлюсь взрослой. Всякое решение влечет за собой утраты. Словно оставляешь в прошлом куски жизни. Я бы ни за что на свете не хотела лишиться дружбы с Феликсом: он стал моим братом, которого у меня никогда не было, моим сообщником, моим наперсником и моим двойником, а в мрачные периоды жизни превращался в моего спасителя… Но я люблю Эдварда так, что эта любовь перевешивает все узы, соединяющие меня с Феликсом. Точно так же, если бы понадобилось, я бы бросила Феликса ради Колена, и в глубине души он это знает. Я надеялась, что в конце концов он меня поймет. Звонок Эдварда в десять вечера избавил меня от подавленного настроения. Отвечая ему, я залезла под одеяло, завернулась в него, и мы заговорили о нашей скорой совместной жизни. Он выражал свои чувства не так бурно, как я, но я его понимала, потому что хорошо знала. Он пока выжидает, ему трудно дать волю эмоциям. Для него, находящегося в тысячах километров от Парижа, мое решение остается чем-то абстрактным. Он предупредил, что решил подождать и пока ничего не рассказывать Деклану, и я снова его поняла. Мы-то с ним знаем, что может пройти еще немало времени, до того как я возьму билет в один конец.
Назавтра, ближе к вечеру, на витрине появилась афишка “Продается”, и я решила отправить ему осязаемое подтверждение происходящего. Вышла на улицу, стала на противоположном тротуаре, постаралась найти точку, с которой он сделал снимок, висевший у него на стене. Мне пришлось немного подождать, пока руки перестанут дрожать и успокоится дыхание. Как стереть из памяти эти слова:
Счастливые люди читают книжки и пьют кофе
Продается
Это ведь тоже моя семья, а я ее бросаю. Я сделала снимок смартфоном и отправила Эдварду, подписав:
Это уже не иллюзия, меня там больше нет.
Он мне тут же ответил:
Как ты?
Что я могла сказать, не обеспокоив его?
Все в порядке, но мне вас не хватает.
От него я получила фото, вызвавшее у меня улыбку: Эдвард отпустил вожжи – прислал мне селфи. Они с Декланом, смеющиеся, на пляже. Я уже собиралась перейти через дорогу, когда увидела Феликса, оцепенело глядящего на бумажку в витрине. Я подошла к нему, положила руку на плечо. Он дрожал.
– Прости меня, – сказала я.
– Уверена, что оно того стоит?
– Да.
– Где доказательства?
– Вот.
Я протянула ему телефон с фотографией Деклана и Эдварда во весь экран. Он долго смотрел на нее, дрожь не проходила. Потом с силой выдохнул воздух, покосился на меня, перевел взгляд куда-то вдаль.
– Нужно было тогда расквасить ему морду, даже с риском угодить в тюрьму…
Я чуть улыбнулась – все-таки он не совсем лишился чувства юмора.
– Пойдем?
Не дожидаясь ответа, я потянула его за руку внутрь “Счастливых”. Налила нам по бокалу вина. Он сел за стойку со стороны зала.
– Приедешь к нам в гости?
– Не знаю… дай мне время привыкнуть…
Несколько дней спустя я открывала кафе, и тут внутри у меня все перевернулось: перед “Счастливыми людьми” стоял Оливье. Я не виделась с ним с момента нашего разрыва, после которого, как мне казалось, прошло уже много лет. Трудно было себе представить, что совсем недавно предполагалось, будто в это время мы уже будем жить вместе. Он толкнул дверь, и я заметила у него в руках сумку. Он поставил ее возле подсобки и сел за стойку.
– Можешь угостить меня своим эликсиром счастья? Я в нем очень нуждаюсь.
Через пару минут кофе стоял перед ним, и он прервал молчание.
– Немного тебе понадобилось времени, чтобы решиться, – вздохнул он.
– Это правда… Оливье, прости меня за ту боль, что я тебе причинила…
Он поднял руку, и я замолчала.
– Мы мчались прямиком на глухую стенку… ну… во всяком случае, я.
Он выпил чашку одним глотком, встал и показал на сумку:
– Думаю, мне удалось собрать все твои вещи…
– Спасибо, – прошептала я.
Он сделал несколько шагов к двери и снова обернулся. Я стояла за стойкой словно каменная. Он слабо улыбнулся.
