— Решили освобождать?! — изумился подъесаул.
— Тирбах, Власевич, Реутов — со мной. Чолданов и Радчук — следуйте в нескольких метрах от нас. Ожидаете у будки путейщика. Действовать, исходя из обстоятельств.
— Слушаюсь, господин подполковник, — ответил Чолданов, принимая на себя старшинство.
На перроне людно. Седовласые мужики с деревянными чемоданами-сундучками; исхудавшие старухи, укутанные так, словно в селах, из которых они добрались до станции, все еще лежат снега и трещат морозы… Проходя мимо них, Курбатов всматривался в лица, и все они казались знакомыми. Лица женщин из предблаговещенских станиц. Когда две молодухи вдруг вежливо поздоровались с ним, подполковник даже не удивился.
— Вход в комендатуру — из зала ожидания? — спросил он у Реутова.
— Да. Это безумие, князь, — вполголоса проворчал тот. — У нас всего несколько минут. Ни вокзала, ни местности мы не знаем. Вон, у будки с кипятком, целый взвод солдат. Мы не готовы к этой операции.
— Бросьте, Реутов. Мы готовились к ней еще за кордоном.
— Не эта ли красавица? — толкнул Курбатова плечом Рад-чук, движением головы показывая на женщину, стоящую между солдатами на третьей от вокзала платформе.
— Она, — подтвердил вместо князя Реутов. — И всего два человечка охраны. Берем?
Курбатов насмешливо взглянул на него: что-то слишком быстро загорается! Впрочем, это в характере Реутова. Старый, опытный вояка, он перед операцией, перед боем любил поворчать: все не то, все не так. Но как только доходило до дела, мгновенно преображался.
— Эй, кто здесь старший? — еще на ходу спросил Курбатов, преодолевая вторую платформу.
— Я, — ответил один из конвоиров, сержант. Появление капитана и двух солдат ничуть не удивило его.
— Арестованную приказано доставить к воинскому эшелону, вон туда, за водокачку, на запасной путь.
— Так он же вроде бы на Красноярск идет, а эту шлендру велено в Иркутск.
Прежде чем ответить, Курбатов выдержал полный изумления взгляд Алины. Да, это была она. Девушка смотрела на него, как на Христа Спасителя.
— Что уставилась?! — рявкнул на нее Курбатов. — Глазками решила брать?!
Алина вновь метнула на него взгляд, преисполненный мольбы, но тотчас же опомнилась и, горделиво поведя головой, отвернулась.
— Эта может, — масляным смешком хихикнул конвоир-рядовой. — И глазками, и всем остальным.
— Что, сержант, что? Вам не ясно было сказано? — дожимал Курбатов старшего наряда. — Я — из особого отдела. На форму не обращать внимания. Приказано доставить не в Иркутск, а в Красноярск. Оттуда, возможно, в Москву, это уж как начальству…
— Но мне тоже вроде как из особого отдела приказывали… — засомневался сержант. Однако Курбатов почувствовал, что он сникает, ссылка на Москву делала свое дело. — Но если бы…
Его слова потонули в надрывном гудке паровоза. Это со стороны Тайшета приближался поезд, на котором конвой должен был увезти Алину в Иркутск.
— Меня не интересует, что вам было приказано раньше, — твердо сказал Курбатов. — Сейчас вы будете выполнять мое приказание.
— Тут что-то не так, товарищ капитан. Мне лучше сбегать к помощнику военного коменданта и спросить, что делать. Пусть он с начальством посоветуется. А то и мне, и вам влетит.
— Можете сбегать хоть к дьяволу. У меня нет времени. Через пять минут эшелон отправляется, и мы не имеем права задерживать его.
— Да я мигом, — не отступил от своего решения сержант. — А ты — гляди в оба, — напомнил своему бойцу.
— Конвой, взять арестованную! — приказал Курбатов, как только сержант перешел на соседнюю платформу. Не дожидаясь, пока Тирбах, Власевич и Реутов оттеснят солдата, он схватил девушку за плечо и, подтолкнув вперед, заставил перебежать через путь буквально в метре от надвигающегося паровоза.
Пробежав по перрону, Курбатов, а вслед за ним Власевич и, Тирбах тоже сумели проскочить на соседнюю платформу. Замешкался лить Реутов. Поняв, что его обманули, красноармеец вскинул винтовку, но стрелять в него не решился.
— Чего стал? За мной! — не растерялся Реутов. — Надо передать арестованную!
Возможно, на солдата подействовал уверенный командирский бас Реутова. Или, может, сработал страх: ведь пришлось бы предстать перед сержантом без шпионки. Как бы там ни было, он рванулся вслед за Реутовым.
Когда они, вместе с Чолдановым и Радчуком, добежали до штабного вагона, Курбатов и Алина уже находились там. Еще через минуту поезд тронулся. Это, однако, не помешало князю спрыгнуть с подножки и вручить красноармейцу записку: «Действую по особому приказу. С Иркутском свяжется сам генерал. Подполковник Курбатов».
Узнав о содержании этой записки, едва отдышавшийся подполковник Реутов, которого на ходу втащили в вагон, произнес:
— Вы рождены быть диверсантом, князь. Невероятная выдержка и адское везение. Но до Урала вам с вашей авантюристской натурой не дойти.
— Поговорим об этом на берегу Волги, — спокойно ответил Курбатов, прощально махая рукой все еще глядевшему им вслед конвоиру. — Там у меня появится больше аргументов, способных убедить, что вы не правы.
42
А тем временем в особом баре гестапо «Эдем» решалась судьба диверсионной операции, которая, независимо от того, осознавали ли в полной мере ее значение организаторы или нет, должна была потрясти воображение всего мира.
— По-моему, нам уже совершенно ясно, — ударял ребрами ладоней по углу стола Кальтенбруннер, — что операцию, получившую кодовое название «Большой прыжок», следует готовить раздельно. Абвер готовит свой вариант, СД — свой. Это значит, что должны быть созданы две группы, подготовка коммандос которых велась бы совершенно автономно и в режиме особой секретности. При этом коммандос не должны знать, с какой целью их готовят и в каком районе мира им придется действовать.
— Это особой проблемы не составляет, — заметил доселе молчавший генерал Хансен, полусонно глядя прямо перед собой. В ходе всей беседы с мрачного, по-крестьянски грубоватого лица генерала не сходил один и тот же запечатленный в мимику вопрос: «Какого черта нужно было тащиться сюда? Спокойно решили бы и без меня». — Секретность мы обеспечим.
— Однако, подготовив две группы, мы все равно предстанем перед необходимостью объединять их усилия, — как бы между прочим заметил Канарис. — В противном случае предстоит неприятный выбор: кому предоставить право первой диверсионной ночи.
— «Право первой диверсионной ночи», — улыбнулся Шел-ленберг. — Неплохо сказано.
— Предоставим решение этого вопроса фюреру и Гиммлеру, — осуждающе перебил его почти на полуслове Кальтенбруннер.
Канарис вежливо пожал плечами. Общение с грубоватым верзилой Кальтенбруннером давалось нелегко всем, но у подчеркнуто вежливого Канариса резкость начальника Главного управления имперской безопасности вызывала особую неприязнь. Уже хотя бы потому, что на их отношения накладывалась давнишняя неприязнь, господствовавшая между двумя соперничающими ведомствами.
