После этого их «история» закончилась очень быстро. Маркиза де Кастри нашла себе другого писателя в исповедники и собеседники — Шарл-Огюстена Сент-Бёва. У Бальзака же за маркизой де Кастри последовала графиня Гидобони-Висконти.
* * *
Они познакомились в 1835 году на одном из великосветских вечеров.
А. Моруа описывает ее как молодую женщину лет тридцати с «нежным румянцем, пепельно-белокурыми волосами, стройным гибким станом и очами, достойными принцессы Востока». Странно, но С. Цвейг утверждает, что «она была высокой полной блондинкой исключительной красоты, непринужденной и чувственной». От «стройного гибкого стана» до «полной блондинки» — дистанция огромного размера. Это лишний раз подтверждает то, что истина — та еще кокетка, и ее лучи всегда преломляются призмою воображения. Примиряет эти два мнения мнение Л. Арригона, который оставил нам такой портрет графини:
«Она была, пожалуй, чуть полновата, но эту легкую полноту скрадывала гибкая грация».
А. Труайя пишет о ней следующее:
«Ей тридцать лет, у нее молочно-белая кожа, светло-пепельные волосы, изящная походка, дерзкий, обещающий взгляд. Все в ней говорило о готовности к приключениям, о том, что ей известна „наука страсти нежной“. Поговаривали, будто у нее множество любовников и муж давно привык к ее похождениям».
С. Цвейг констатирует:
«Но не только красота этой женщины очаровывает Бальзака. В своих влечениях он тоже остается вечным плебеем. Его всегда занимает социальное положение. Аристократическая фамилия женщины значит для него гораздо больше, чем ее личность. И достаточно ему услышать, что эта новая чужестранка не кто-нибудь, а графиня Гидобони-Висконти, чтобы воспылать!»
Еще бы, ведь Висконти были герцогами Миланскими, семейство Гидобони — одним из знатнейших аристократических семейств Пьемонта!
Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что эта прекрасная чужестранка вовсе не урожденная графиня и не итальянка. В девичестве ее звали Фрэнсис-Сара Лоуэлл (домашние звали ее Фанни), и она появилась на свет в замке Коул-Парк под Лондоном в 1804 году. Происходила она из чрезвычайно странного, терзаемого сплином британского семейства, в котором, как говорили, самоубийства приняли чуть ли не эпидемический характер. Ее мать, Шарлотта Уиллис, тоже прославленная красавица, ощутив приближение старости, решила наложить на себя руки и утопилась. Так же завершили свой жизненный путь и оба ее брата: один перерезал себе горло, второй повесился. Младшая сестра Юлия страдала истерией и погрязла в пьянстве.
Прекрасная графиня была единственным относительно нормальным существом в этом экзальтированном семействе.
А. Моруа пишет:
«Ее пылкий темперамент требовал любовников, а совесть прекрасно мирилась с таким поведением».
Ему вторит С. Цвейг:
«Внешне холодная англичанка, светловолосая и невозмутимая, она без особых угрызений совести, но, впрочем, и без чрезмерного пафоса соглашается на любое приключение, которое кажется ей соблазнительным. При этом она склонна, очевидно, упускать из виду, что в лице графа Эмилио Гидобони-Висконти обладает законным супругом; но тихий, скромный муженек-оригинал, с которым она обвенчалась во время какого-то путешествия, нисколько не докучает ей своей ревностью».
Граф Эмилио Гидобони-Висконти, человек незлобивый и бесхарактерный, был чудаком, знавшим лишь одну подлинную возлюбленную, одну всепоглощающую страсть — музыку. Целыми днями он играл на скрипке, а по вечерам ходил на концерты. Словом, он как будто создан был для роли обманутого мужа, который все знает и терпит.
У четы Гидобони-Висконти, кроме их парижского и венского дворцов, был еще дворец в Версале.
Когда Бальзака представили графине, он был одет столь нелепо, что та оторопела: белый жилет с коралловыми пуговицами, зеленый фрак — с золотыми, на пальцах — увесистые перстни.
Одна воспитанница графини Гидобони-Висконти так описывала Бальзака:
«Господина Бальзака красавцем не назовешь, он маленького роста, тучный, коренастый. У него широкие квадратные плечи, большая голова, нос, словно резиновый, квадратный на конце, очень красивый рот, правда, почти без зубов, черные, как смоль, с проседью жесткие волосы. Но в его карих глазах — огонь, они столь выразительны, и вы, сами того не желая, приходите к выводу, что редко встретишь столь красивую голову. Он добр, добр к тем, кого любит, грозен в отношении тех, кто ему не нравится, безжалостен к смешным чертам сильных мира сего… У него железная воля и отвага. Ради друзей он готов забыть себя самого… Львиное величие и благородство сочетаются в нем с ласковостью ребенка».
С одной стороны, величие и благородство, с другой — маленький рост, тучность, рот без зубов… Графиня не могла не видеть этого; она восхищалась Бальзаком-писателем, но Бальзак-мужчина поначалу показался ей смешным ничтожеством.
Но Бальзак пошел к вожделенной цели со всей свойственной ему поспешностью и нетерпением. Вскоре все его свободные часы принадлежали исключительно семейству Гидобони-Висконти. Он посещал эту милую чету в Париже на Елисейских Полях, выезжал к ним в Версаль. А еще разделял с ними ложу в Итальянской опере и бывал там три раза в неделю.
Герцогиня д’Абрантес написала ему:
«Сержусь на Вас за то, что не пришли обедать… Ну-ка, сделайте над собой усилие, приходите, а потом можете лететь на здоровье к своим Итальянцам».
В апреле 1835 года Бальзак признался Зюльме Карро:
«Уже несколько дней, как я поддался чарам совершенно восхитительной женщины. Я даже не знаю, как мне обороняться от них. Подобно бедным юным девушкам, я не нахожу в себе сил, чтобы отречься от того, что мне нравится».
Но графиня, как и ее предшественница маркиза де Кастри, не была пока склонна поддаваться натиску Бальзака. Правда, только что она дала отставку своему прежнему возлюбленному, русскому дипломату князю П. Б. Козловскому, но она еще не решила, не лучше ли ей сделать его преемником вовсе не Бальзака, а графа Лионеля де Бонваля, одного из роскошных львов парижского света.
Кстати сказать, Софья, дочь князя Козловского, вернувшегося в сентябре 1834 года в Россию, впоследствии писала отцу:
«Ты спрашиваешь меня об этом увлечении господина Бальзака госпожой Висконти. Госпожа Висконти умна, у нее хорошее воображение, свежие, интересные мысли, и господин Бальзак, человек в высшей степени необыкновенный, не может не получать удовольствия от беседы с ней, а поскольку он много написал и пишет до сих пор, то часто заимствует у нее ее оригинальные мысли, так что их разговор всегда невероятно занимателен и забавен. Вот и все увлечение».
Что касается графа Лионеля де Бонваля, родившегося в 1802 году, то он был тоже женат на англичанке, Каролине-Эмме Голвэй. Впоследствии его родственники говорили, что он сохранял верность своей жене только после ее смерти. Он отличался тонким вкусом, коллекционировал старинную мебель, бронзу, фарфор.
В августе 1835 года у Бальзака началось соревнование с этим Лионелем де Бонвалем за благосклонность прекрасной графини Гидобони-Висконти. Бальзак не устрашился соперничества и оказался прав. Победу одержал именно он, и его усилия дали свои плоды, причем как в переносном, так и в самом прямом смысле. Что мы под этим имеем в виду? Послушаем лучше двух самых известных биографов Бальзака, их мнения не слишком категоричны, но зато почти идентичны.
