Но зато граф Валевский был сказочно богат. И мать Марии, сознавая, что речь идет о выборе между жизнью в бедности и жизнью в богатстве, начала умолять дочь быть практичной. Та принялась активно возражать, и ответом на это стала звонкая пощечина. У Марии началась нервная горячка, и она пролежала в бреду почти четыре месяца. Не успела она вполне оправиться, как ее уже отдали на заклание старому вдовцу.
* * *
В результате в 1805 году, то есть в шестнадцать лет, Мария стала графиней Валевской, и именно под этой фамилией ей суждено будет войти в историю.
Винсент Кронин констатирует:
«Мать настояла на том, чтобы она приняла предложение и спасла семью от разорения, и девушка пожертвовала своими мечтами о настоящей любви — а она уже была мечтательницей — и вышла замуж за человека на сорок девять лет старше себя».
Все долги семьи были тут же уплачены, родовое поместье восстановлено, а младший из братьев отправлен учиться во Францию. Пани Лончиньская довольно потирала руки, хваля себя в душе за то, что она так ловко провернула столь деликатное и выгодное дело.
Граф Валевский был воспитанным человеком, в этом ему следует отдать должное, и он не повел себя, как завоеватель. Он условился со своей новой тещей, что та сама даст ему знать, как только ее дочь полностью поправится и согласится с благосклонностью принять своего супруга.
Так называемый медовый месяц Мария провела с графом Валевским в Италии. Старый граф был любезен с Марией, удовлетворял любые ее прихоти, и она вроде бы нашла его человеком вполне «добрым и приятным». Там, в Италии, она даже согласилась уступить старику мужу и выполнить (возможно, один-единственный раз) свой супружеский долг.
А по возвращении в Польшу Мария подарила мужу болезненного мальчика — сына Антония. После этого супруги Валевские перебрались в Варшаву и обосновались там, но это мало что изменило в жизни Марии, и она продолжила жить, подчиняясь приказаниям мужа, в полной безвестности.
* * *
Героическое и необыкновенное вошло в жизнь Марии Валевской в образе французского императора Наполеона, с которым она познакомилась в первый день только что наступившего 1807 года.
В ту пору, как мы уже знаем, Польши как государства не существовало, но теперь ситуация в расчлененной на три части стране коренным образом изменилась. Вот уже два года наполеоновские армии сокрушали европейские коалиции, состоявшие из стран, разделивших Польшу, поэтому прибытие Наполеона на свою территорию польские патриоты встретили с необычайным энтузиазмом. Для них он был если не богом, то полубогом. По словам биографа Наполеона Гертруды Кирхейзен, «он один казался им избранником Провидения, способным восстановить в прежней славе и могуществе древнее польское государство. Его маршалы и генералы в глазах поляков были величайшими воинами всех времен и народов. С их помощью император французов мог освободить поляков от тягчайшего рабства».
Поляков опьянили надежды на то, что несправедливость, постигшая Польшу, рассеется, как дым, станет темным, но прочно забытым эпизодом их истории. Восторг ожиданий был настолько силен, что повсюду вывешивались польские национальные флаги, свято сохранявшиеся все эти годы в сундуках, поляки надевали свои национальные костюмы и униформы польской армии, радостно обнимались, пели еще недавно запрещенные песни и бешено отплясывали польку. Все считали, что Наполеон воскресит Польшу с такой же легкостью, с какой победил ее врагов.
Действительно, после блестящих побед при Аустерлице (против русских и австрийцев), при Йене и Ауэрштадте (против пруссаков) Наполеон стал властелином Европы. В конце 1806 года боевые действия были перенесены на территорию Польши, и Мария Валевская, решив непременно увидеть будущего освободителя своей страны, тайно приехала на утопающую в снегу почтовую станцию в маленьком городке Блонь, где на пути из Пултуска в Варшаву должен был непременно остановиться Наполеон, чтобы поменять лошадей.
* * *
Итак, все началось 1 января 1807 года. Император действительно остановился в Блони буквально на несколько минут, но целая толпа поляков, несмотря на мороз, уже ждала его там. Шумная, охваченная энтузиазмом, она бросилась навстречу его карете, как только та показалась из-за поворота.
Многочисленные биографы Наполеона описывают первую встречу императора и Марии Валевской следующим образом. Карета остановилась; обергофмаршал Мишель Дюрок выскочил из нее и стал прокладывать себе путь к зданию почты, чтобы поторопить смотрителя со сменой лошадей. В тот момент он вдруг услышал отчаянные крики и увидел умоляюще протянутые к нему руки. Это были две просто, но достаточно элегантно одетые дамы, с трудом пробивавшиеся сквозь толпу простолюдинов, приветствовавших кортеж императора.
Более красивая из двоих — блондинка с голубыми глазами, излучающими простодушие и нежность, — обратилась к Дюроку по-французски:
— Ах, месье, умоляю вас, помогите! Дайте мне хоть одним глазком увидеть императора! Обещаю отнять у вас не более минуты…
У девушки был такой певучий голосок, такой очаровательный акцент, такая тонкая, прямо-таки хрупкая фигурка, такие ясные и такие жалостливые глаза, что любимый адъютант Наполеона не устоял.
Он посмотрел на красавицу польку. Уж он-то знал толк в женщинах! С первого взгляда он подметил, что лицо ее, почти детское, очень наивное и кроткое, горит огнем святого восторга. Ее нежная кожа — розовая, словно свежая чайная роза, то ли от мороза, то ли от смущения; сама она невысока ростом, но дивно сложена; одета очень просто, но со вкусом, выдававшим явно дворянское происхождение. Минуты Дюроку было достаточно, чтобы сделать вывод — она понравится императору.
— Следуйте за мной, — сказал он с улыбкой.
Взяв молодую женщину под руку, он подвел ее к окну императорской кареты и осторожно постучал.
— Простите, сир, что осмеливаюсь беспокоить вас, но я хотел бы представить вам одну отчаянную девчонку. Вы только посмотрите на нее, она не побоялась пробиться сквозь огромную толпу, и все ради того, чтобы увидеть вас.
Наполеон взглянул на красавицу, и она ему понравилась (в этом смысле верный Дюрок никогда не ошибался). Впрочем, понравилась — это не то слово, он был так очарован ей, что снял треуголку и, выглянув в окно, сказал ей несколько любезных слов. Молодая полька, зарумянившись, взволнованно схватила руку императора и поцеловала ее.
— Мы счастливы, тысячу раз счастливы видеть вас на нашей земле! — воскликнула она. — Как бы мы все тут ни старались, ничто не сможет выразить с достаточной силой наше восхищение вами и ту радость, которую мы испытываем, видя вас здесь. Наша родина ждала вас, чтобы воспрянуть!
В своих воспоминаниях, которые так никогда и не были опубликованы, но стали известны благодаря усилиям ее правнука Антуана-Филиппа д’Орнано, опубликовавшего несколько книг, основанных на дневниках своей прабабки, Мария рассказывала о своих эмоциях так:
«Я находилась тогда в каком-то безумном трансе, когда, словно ощутив какой-то взрыв внутри, выражала ему охватившие меня чувства. Не знаю, право, как это мне, такой застенчивой по природе, удалось это сделать. Часто вспоминая об этом, я не могу всего объяснить, определить, какая же неведомая сила подтолкнула меня, заставила произнести эти слова».
