— Ты была права. Счастье изменило мне в тот день, когда мы расстались с тобой, — сказал Наполеон. — Видно, я не должен был этого делать.
— Зато у тебя теперь есть сын, — с грустной улыбкой заметила она.
— Да, но что станет с ним? Когда генерал Мале
[11]
распустил слух о моей смерти, никто о нем даже не подумал… Неизвестно, что ждет его в будущем… Похоже, ничего хорошего…
Жозефина никогда не видела Наполеона в таком подавленном настроении. Это опечалило ее.
— Если ты в самом деле считаешь, что я была твоим добрым гением, — сказала она, — тогда, может быть, мне все же стоит встретиться с императрицей Марией-Луизой и передать ей «тайну власти» над твоей судьбой. Я тебя уже просила об этом. Мне бы очень хотелось с ней познакомиться…
Наполеон знал: она готова, как в свое время королева Марго, жить при дворе в качестве «гостьи», чтобы сблизиться с новой женой императора, давать ей советы и делиться своим опытом.
Тем не менее он отрицательно покачал головой:
— Мария-Луиза никогда на это не пойдет. Она очень ревнует меня к тебе.
— Ревнует? — переспросила со смехом Жозефина.
— Да. Она знает, как я любил тебя и до сих пор продолжаю любить.
— Ну, тогда позволь мне хотя бы один разок взглянуть на Римского короля и поцеловать его.
Заметив, что бывший муж колеблется, Жозефина призналась, что видела другого его сына, Александра Валевского.
— Мадам Валевская, которой, как и мне, ты причинил столько страданий, была у меня в Мальмезоне. Мы с ней подружились. Она привозила с собой малыша Александра, и мне доставило большое удовольствие ласкать его и задаривать игрушками.
Да, так оно и было. Сойдясь вместе, две женщины задушевно беседовали о добродетелях великого человека, с которым они были близки.
— Александр — прелестный мальчик, но я мечтаю увидеть Римского короля, ребенка, которому предстоит продолжить дело, начатое тобой, когда я еще была рядом…
Искренне тронутый, Наполеон наконец уступил ее просьбам. Они условились, что встреча будет как бы случайной. И тогда, даже если Марии-Луизе это станет известно, она не особенно рассердится.
Устроить встречу не составляло никакого труда. Маленький принц ежедневно со своей гувернанткой, мадам де Монтескьё (как ее все звали, мамой Кьё), выезжал на прогулку в Булонский лес. Достаточно было в назначенный день продлить маршрут до замка Багателль, где «совершенно случайно» им повстречается Жозефина.
Свидание было намечено на послезавтра. В тот день Наполеон верхом сопровождал сына. Ему хотелось самому представить сына Жозефине. Карета въехала в парк, мадам де Монтескьё высадила ребенка и передала императору. Во время предстоящего свидания не должно было быть никаких свидетелей. В гостиной замка Багателль, теребя носовой платочек, ждала Жозефина.
Дверь открылась внезапно — Наполеон был так же бледен, как и Жозефина.
— Я привел к тебе Римского короля, — сказал он и, склонившись к сыну, прошептал: — Подойди к этой даме и поцелуй ее. Она тебя очень любит.
Бывшая императрица раскрыла объятия навстречу маленькому принцу, который приближался к ней неуверенными шагами.
— Какой он красивый!
Когда мальчик наконец подошел к ее креслу, она обняла его, посадила к себе на колени и осыпала поцелуями. Ласковый, резвый ребенок стал забавляться драгоценностями Жозефины, дергать за серьги, а потом свернулся калачиком и заснул у нее на руках.
Со слезами на глазах Жозефины молча стала качать мальчика.
Воцарившуюся идиллию через какое-то время нарушил Наполеон. Он разбудил сына и сказал:
— Поцелуй последний раз мадам. Нам пора ехать. Мама Кьё ждет нас…
Потом он подошел к Жозефине и поцеловал эту когда-то так страстно любимую им женщину.
Потом дверь закрылась, и она осталась одна.
Это была их последняя встреча…
* * *
Когда в 1814 году войска антинаполеоновской коалиции уже приближались к Парижу, у Жозефины в Мальмезоне не было никакой охраны, если не считать шестнадцати инвалидов, готовых ради нее на все. Но что они могли сделать…
Путь к Парижу загораживали только маршалы Мармон и Мортье. После сражения при Фер-Шампенуазе, состоявшегося 25 марта 1814 года, они были отброшены, и стотысячная армия союзников вплотную подошла к французской столице, для защиты которой у французов оказалось в наличии лишь около 40 000 плохо подготовленных и плохо вооруженных солдат-новобранцев. Наполеон со своей главной армией в это время находился между Сен-Дизье и Бар-сюр-Об, почти в двухстах километрах к востоку от столицы.
Обороной Парижа от реки Марны до высот Бельвилля и Роменвилля руководил маршал Мармон. Мортье была поручена линия обороны, шедшая от этих высот до реки Сены.
Противник с яростью начал атаковать, тесня французов все дальше и дальше на улицы города.
Оставаться в Мальмезоне становилось опасно, и утром 29 марта 1814 года Жозефина решилась-таки покинуть свой дом, с которым у нее было связано столько счастливых воспоминаний. Боже, как не хотелось ей оставлять этот дорогой ее сердцу «райский уголок» на растерзание ужасным бородатым казакам, о бесчинствах которых уже ходило столько слухов, но другого выбора у нее просто не оставалось.
Вывезти все ценное из Мальмезонского дворца она, конечно же, не могла, но все же исхитрилась прихватить бриллианты и украшения, которые были ловко зашиты в подкладку юбки. Вечером 30 марта она уже была в своем Наваррском «герцогстве». Там, в Нормандии, ей и сообщили о том, что Париж капитулировал.
Несчастный, многострадальный Париж! На требование сдать оружие его немногочисленные защитники сначала ответили отказом, но затем, когда формальный руководитель обороны Жозеф Бонапарт исчез из города, увезя с собой военного министра и всю свою свиту, войска маршала Мортье отошли на юг в сторону Эссона. После этого маршалу Мармону ничего не оставалось, как начать сдавать численно превосходящему противнику одну заставу за другой. В целом все сходились во мнении, что отречение Наполеона было бы единственным средством спасения для истощенной войнами страны.
В ночь с 31 марта на 1 апреля Мармон отправился в Фонтенбло повидаться с прибывшим туда Наполеоном и обговорить с ним последние события. Император прекрасно понимал свое положение: дела были плохи и ему необходимо было вступать в переговоры. В тот же день из Парижа вернулись офицеры, остававшиеся там для сдачи застав союзникам, и они рассказали о проявлениях радости и восторга, которыми были встречены вражеские войска при вступлении в столицу, а также о заявлении императора Александра I о его нежелании вступать в переговоры. Получалось, что национальная гордость и чувство благородного патриотизма, такие естественные для французов, уступили место ненависти, которую у всех теперь вызывал Наполеон. В самом деле, все хотели, наконец, окончания этой нелепой борьбы, начатой два года назад и сопровождавшейся бедствиями, которых еще не знала Франция. Спасение виделось лишь в свержении человека, амбиции которого привели к таким огромным проблемам.
