Арман-Жан дю Плесси-Ришелье в принципе был за королеву-мать: она представлялась ему женщиной взрослой и правила страной в любом случае лучше, чем это делал бы Людовик XIII. С другой стороны, с возрастом (а ей в 1616 году было уже сорок два года) она становилась всё более капризной и вздорной. Он находился рядом с её троном и оказывал ей всевозможные знаки уважения, а она часто интересовалась его мнением, и молодому министру это не могло не нравиться.
Что же касается Людовика XIII, то наш герой прекрасно видел личные недостатки этого честолюбивого юноши, не имевшего, к сожалению, ни одной из блистательных черт своего отца.
Конечно же нельзя сказать, чтобы Людовик вообще не имел никаких достоинств. Природа отказала ему в деятельном воображении Генриха IV, но она одарила его способностью легко понимать идеи других. Храбрость его не была выдающейся, да и характер у него выглядел каким-то печальным, что резко контрастировало с весёлым нравом его отца. Он желал действовать и одновременно сам обрекал себя на бездействие. Он тяготился посторонним влиянием, но не мог обойтись без него, в глубине души негодуя на самого себя за свою слабость. Короче говоря, он был законным монархом, но его возраст ещё не позволял «делать на него ставки». В связи с этим Арман-Жан дю Плесси-Ришелье совершенно обоснованно стал искать общества Клода Бар-бена, генерального контролёра финансов, а тот убедил его пока не отказываться от Люсонского прихода, несмотря на назначение министром. А вот Кончино Кончини, напротив, очень рекомендовал ему это сделать, так как эта отставка превратила бы министра в высшей степени зависимого от него самого человека.
Обидчивый и высокомерный маршал д’Анкр не очень-то стремился лично вмешиваться в политические решения, принимаемые в окружении Марии Медичи. Это и понятно, ведь его интересы заключались совсем в другом: они лежали главным образом в области денег и внешних проявлений власти, а не в области практического управления огромной страной, а посему большую часть первой половины 1617 года он провёл вдали от Парижа — в Нормандии.
Кончино Кончини. Неизвестный художник
Конечно же Арман-Жан дю Плесси-Ришелье избегал открытых нападок на Кончино Кончини. Более того, он всячески демонстрировал ему свою преданность, что видно из их корреспонденции.
«Поверьте, монсеньор, — писал он маршалу, — что я всегда буду помнить о своём долге перед вами. Каковы бы ни были обстоятельства моей жизни, я не забуду об услугах, оказанных мне вами и мадам маршальшей».
С другой стороны, «Мемуары» кардинала де Ришелье свидетельствуют о том, что он уже тогда находил постоянные смены настроений избалованного итальянца весьма утомительными. Вот его слова:
«Досадно иметь дело с тем, кто жаждет слышать лишь речи льстецов, как и с тем, кому нельзя служить, не обманывая, и кто предпочитает, чтобы его гладили по шёрстке, нежели говорили правду <…>. В эпоху правления фаворитов у любого, кто поднимается так высоко, непременно закружится голова, и он пожелает превратить слугу в раба, а государственного советника — в заложника собственных страстей; попытается располагать, как своим не только сердцем, но и честью подчинённого».
Со своей стороны, маршал д’Анкр, опасаясь возрастающего влияния епископа Люсонского, не упускал случая нашептать королеве-матери очередной «компромат» на него. А заодно и на Клода Барбена. В конечном итоге эти двое отправились к Марии Медичи и объявили ей о своём желании уйти в отставку. Но королева-мать в ответ выказала вполне искреннее удивление и спросила, что конкретно их не устраивает. Барбен ответил ей, что они оба вызывают явное недовольство Кончино Кончини и его супруги Леоноры Галигаи. Королева успокоила их:
— Я удовлетворена вашей службой, а это — главное.
В «Мемуарах» кардинала де Ришелье читаем:
«Это не помешало ему [Кончино Кончини. — Авт.] и дальше строить нам козни, придумывая для королевы множество оправданий, вплоть до того, что мы — я и Барбен — предаём её, хотим отравить. Вся эта чёрная злоба, которой было заполнено его сердце, делала его беспокойным, и оттого он то и дело переезжал с места на место: из Кана — в Париж и обратно <…>.
Тем не менее на людях он был с нами столь любезен и так скрывал свои чувства, что никому бы и в голову не пришло, как он нас ненавидел. Однако его показная доброта не смогла обмануть меня».
6
Кончино Кончини и не думал хоть как-то скрывать свою связь с Марией Медичи. Напротив, «если он находился рядом с комнатой Её Величества в те часы, когда она спала или была одна, — утверждает в своих „Мемуарах“ историк и дипломат Николя Амело де ля Уссэ, — он делал вид, что завязывает шнурки, чтобы заставить поверить, будто он только что спал с нею».
Безусловно, это свидетельствовало о его неприятном характере и плохом воспитании. И всеобщее недовольство поведением итальянца росло как на дрожжах.
В своих «Мемуарах» Арман-Жан дю Плесси-Ришелье пишет:
«В жестоком преследовании маршалом министров, в использовании им подчас вероломных средств проглядывает хитрость, основанная на честолюбии, которое он не мог одолеть. Королева же, то ли устав от его поступков, которые она более не могла оправдывать, то ли боясь, что с ним что-нибудь случится, настойчиво советовала ему ехать в Италию <…>. Но он никак не мог смириться, заявив кому-то из своих людей, что желает узнать, насколько высоко может подняться человек, делая карьеру <…>.
Так своим нравом и поступками маршал всех настроил против себя. Де Люинь не любил его не оттого, что тот когда-то помог ему стать другом короля, а оттого, что завидовал его состоянию. Это была та самая ненависть, что основана на зависти, — самая страшная из всех. Каждый из поступков маршала он представлял королю в чёрном свете, убеждал короля, что маршал наделён непомерной властью, противостоит воле Его Величества и участвует в борьбе с принцами только для того, чтобы прибрать к рукам их власть и уж тогда располагать короной монарха, не встречая сопротивления ни с чьей стороны; что маршал владеет мыслями королевы-матери, что он втёрся в доверие к брату короля; что он обращался к астрологам и колдунам; что Совет подпал под его влияние и действует только в его интересах; что когда у Совета просят деньги на мелкие удовольствия короля, их обычно не находят».
Герцог де Люинь постоянно нашёптывал молодому Людовику XIII не только о своём недовольстве Кончино Кончини, но и по поводу Марии Медичи, вызывая в нём ревность к её власти.
Арман-Жан дю Плесси-Ришелье был человеком умным, и он прекрасно понимал, что герцог де Люинь сейчас является фаворитом и вступать с ним в противоречие бессмысленно. Пока бессмысленно… А раз так, то он делал всё возможное, чтобы хоть как-то сгладить конфликты сына с матерью, а также Кончино Кончини — с герцогом де Люинем. Но при этом он уже ненавидел вероломного де Люиня за его интриги, в результате которых Людовик совершенно перестал доверять матери.
