После одного из спектаклей влюбленная пара была представлена королю Испании Альфонсо XIII из рода Бурбонов и королеве Евгении, которые считали себя поклонниками русского балета и посетили почти все представления. Ольга выглядела удивительно естественно и гармонично рядом с королем и королевой, что страшно восхитило Пикассо. С этой женщиной, излучавшей такое удивительное спокойствие, он надеялся найти гармонию и любовь, так необходимые ему, чтобы творить.
К середине 1917 года о любви Пикассо и Хохловой знали уже все. В июле они организовывали для испанских друзей Пабло большой банкет в Барселоне.
Всего они провели в Испании четыре удивительно счастливых месяца. При этом Пикассо не торопился знакомить Ольгу с образчиками и глубинами своего кубистического творчества. Наверняка боялся, что оно отпугнет ее или вызовет насмешки. Основания для таких опасений у него были. В этот период он много рисовал ее, причем делал это в манере реалистической, сугубо классической, то есть без искажений, что называется «похоже», тщательно и точно выводя все детали.
Как видим, ради Ольги Пикассо даже возвратился к классическим канонам: таково было влияние любви! Она не переносила непонятные ей эксперименты в живописи и все время повторяла:
- Я хочу узнавать свое лицо.
- Слушаюсь! - с готовностью отвечал ей художник.
Биограф Пикассо Джон Ричардсон приводит такой пример: Ольга настояла на том, чтобы он продал свою знаковую картину того периода «Авиньонские девицы», на которой были запечатлены барселонские путаны с улицы Авиньон. Пикассо просто вынужден был расстаться с полотном. Он продал его за смехотворную сумму в 25 000 франков, но выполнил пожелание возлюбленной.
Любовь к Ольге вдохновляла Пикассо, он уступал ей, успокаивая себя тем, что ее красота, типичная красота русских мадонн, настолько реальна, что и портреты должны создаваться именно в реалистической манере.
Роланд Пенроуз пишет:
«Полотном, в котором он выразил весь свой накал страстей, был портрет Ольги в мантилье. В этом выполненном в общепринятом стиле портрете, первом из многочисленных полотен, изображавших Ольгу, воплощено его преклонение перед красотой его молодой возлюбленной. Она изображена на нем с величайшей нежностью».
А ведь других он рисовал совсем не так, а когда позирующие ему люди потом не выражали своего восхищения, он с издевкой говорил им:
- Вы говорите, непохоже? Значит, вам придется такими стать!
Короче говоря, ради Ольги Пикассо начал заметно менять манеру своего художественного письма, и этот период погружения в реализм у него затянулся надолго. Сближение с русской балериной, безусловно, оказало на маэстро и большое общеумиротворяющее воздействие. Сдержанная Ольга, так не похожая на его предыдущие музы, была совершенно иной породы, иной душевной организации, и Пикассо не мог этого не понимать.
В ноябре 1917 года Пикассо познакомил Ольгу со своей матерью, доньей Марией Пикассо Лопес (его отец, дон Хосе руис Бласко, умер за четыре года до этого).
В Барселоне он остановился у матери, а она - в пансионе «Рансини». Донья Мария приветливо встретила будущую невестку. Некоторые биографы Пикассо даже утверждают, что будущая свекровь «пришла в восторг от ее утонченной, нежной, такой своеобразной красоты». А уж сценическое искусство Ольги якобы и вовсе поразило ее. Трудно сказать, так ли это, но донья Мария точно ходила на спектакли с участием Ольги и однажды, грустно взглянув на нее, предупредила:
- Бедная девочка, ты понятия не имеешь, на что обрекаешь себя. Будь я твоей подругой, то посоветовала бы не выходить за него ни под каким предлогом. Я не думаю, что с моим сыном, который озабочен только собой, сможет быть счастлива хоть одна женщина.
Почему она так сказала? Наверное, слишком хорошо знала своего сына. А может быть - из нежности и сочувствия.
А вот версия биографа Пикассо Карлоса Рохаса:
«Каковы бы ни были причины, но донья Мария не приняла Ольгу с той сердечностью, с какой в свое время они с мужем встретили Фернанду Оливье. И если донья Мария хотела, чтобы Пикассо и Фернанда соединили свои судьбы, то Ольгу она намеками пытается отговорить от брака, который представляется ей неизбежно неудачным».
Ничего себе - намеками. Она открыто говорит о том, что с ее сыном Ольге не следует связывать свою судьбу. Эти слова доньи Марии Ольга потом вспомнит не один раз. Но сейчас она пропустила их мимо ушей. Она была счастлива, переполнена любовью и строила самые радужные планы на будущее.
Глава восьмая. Я обязан на тебе жениться
Когда «Русский балет Дягилева» отправился в Латинскую Америку, Ольга решила остаться. Выбор между трудной жизнью рядовой балерины и браком с преуспевающим живописцем был для нее сделан. Вернувшись во Францию, девушка поселилась в маленьком домике в парижском пригороде Монруж.
Пикассо продолжал много работать, обычно по ночам. Однажды, разбуженный бомбардировкой (как-никак продолжалась Первая мировая война!) и загоревшись мыслью поработать, он не нашел чистого холста и стал ожесточенно писать прямо на недавно подаренной ему картине Модильяни. Ну да, ведь тот, кого парижанки называли «тосканским принцем» за красоту, изысканность манер и пренебрежение к материальной стороне жизни, был в то время жив, а значит, его картины еще не взлетели в цене.
Кстати, именно в Монруже Пикассо написал первый портрет Хохловой - знаменитый «Портрет Ольги в кресле», который сейчас выставлен в парижском Музее Пикассо.
При сравнении его с фотографией, сделанной в год позирования, нетрудно заметить, что художник несколько приукрасил ее черты. Впрочем, понять влюбленного мастера несложно .
Портретов будет еще множество: «Ольга Хохлова в мантилье», где она похожа на испанку (этот портрет Ольги он подарил матери), «Ольга в шляпе с пером», «Ольга читает, сидя в кресле», «Ольга читает», «Портрет Ольги», «Голова женщины. Ольга», «Ольга в меховом воротнике» и другие.
Биограф Пикассо Роланд Пенроуз пишет:
«Когда«Русский балет» покинул Барселону и отправился в турне по Южной Америке, Ольга Хохлова осталась с Пикассо. Отношения между ней и ее испанским поклонником очень быстро переросли в глубокое чувство любви. Она прекрасно говорила по-французски и с наслаждением слушала его бесконечные причудливые истории, которые он рассказывал ей на французском языке с сильным испанским акцентом. Осенью 1917 года они возвратились в его загородную виллу в Монруже, где поселились вместе с преданной служанкой, с собаками, птицами в клетках и множеством всевозможных безделушек, число которых постоянно росло и которые перевозились художником с одного места в другое. Но эта форма отношений не устраивала ни Ольгу, ни Пикассо. К тому же Монруж мог служить лишь как временное прибежище, Пикассо работал здесь урывками, да и то часто по ночам».
Пикассо влюблялся все сильнее, и жизнь, которую он и Ольга вели пока еще «во грехе», поселившись в Монруже, вполне можно было назвать идиллической. Правда, Ольга уже получила первое представление о творческой одержимости своего будущего мужа.
