В одной из биографий Пикассо написано, что она «безропотно ускользнула, ушла в тень, не промолвив ни одного слова, раскрывающего настоящую тайну отношений с Пикассо, не оставив после себя ни скандальных обличающих записок, ни интервью для газет, ни нарочито оптимистичных восхвалений маэстро - ни-че-го! Ее письма - ите недоступны для прочтения и закрыты в архивах».
Согласиться с таким утверждением трудно по нескольким причинам. Прежде всего, когда Пикассо начал требовать у нее развод, Ольга решительно ему отказала.
В тот день разговор как-то не клеился. В смысле, настоящий разговор. Шел лишь обычный обмен любезностями, словно лицом к лицу сидели люди, которым особенно и нечего сказать друг другу. Потом Пикассо набрал воздуха и посмотрел Ольге прямо в глаза.
- Мне нужен развод.
Ее лицо осталось бесстрастным.
- Развод?
- Да. Я хочу развестись с тобой.
Что-то у нее внутри задрожало при этих словах, но она не показала вида и решительно ему отказала, заявив, что все еще его любит. Более того, она сказала, что будет бороться за свой брак с ним. Она должна это сделать, несмотря ни на что.
Если задуматься, то понять нежелание Ольги давать развод можно. Во- первых, они были венчаны, и глубоко верующая мадам Пикассо считала: если Бог соединил, то не людям это и разъединять. В самом деле, когда люди венчаются, а потом разводятся, это очень большой грех. Ведь Церковь смотрит на брак, как на школу любви, и если уж ты решился соединиться с человеком, то должен пройти эту школу, если уж получил благословение Божье, то нужно терпеть до конца.
Во-вторых, она боялась окончательного разрыва, «превращающего ее в пыль под ногами знаменитого художника». В самом деле, и многие женщины с этим согласятся, положение неразведенной жены довольно долго позволяет надеяться на примирение.
Тем не менее отказ Ольги привел Пикассо в ярость.
- Но от нашего брака все равно ничего не осталось. Какой смысл за что-то бороться?
Ольга отвела взгляд в сторону, нервно сцепив руки на коленях.
- Между нами существует прочная связь и твердые обязательства.
В воспоминаниях Франсуазы Жило по этому поводу читаем:
«Он хотел развода, так как их совместная жизнь стала невыносимой. Рассказывал, что Ольга вопила на него целыми днями. Она развода не хотела, поэтому переговоры о раздельном жительстве были долгими и сложными. К тому же, по условиям брака, их собственность являлась общей, это значило, что в случае развода он будет вынужден отдать Ольге половину картин, а ему этого никак не хотелось».
Она же пишет, что Ольга «тянула время, решая, как все устроить к собственной выгоде». Сомнительное утверждение. На самом деле, несмотря на одиночество и пустоту души, Ольга вынуждена была смириться со своим положением, но это не значило, что ей не было больно. К тому же во Франции брак между двумя иностранцами мог быть расторгнут только по законам страны, подданным которой являлся муж. Но пока шли их споры, в Испании вспыхнула гражданская война, правительство было свергнуто, и к власти пришел генерал Франко. А при новом режиме испанским подданным, заключившим церковный брак, развод стал запрещен. Это, кстати, очень важное обстоятельство, и на него следовало бы обращать побольше внимания хулителям Ольги Хохловой, так как на самом деле - это не она тянула время, оттягивая развод, а развода просто не могло быть в силу сложившихся обстоятельств.
И все же с помощью адвокатов им кое-как удалось поделить имущество. В частности, адвокаты Ольги добились ареста нескольких картин Пикассо, и это было представлено в качестве залога на ту сумму, которую он должен ей выплатить. Конечно, кто-то может сказать: ничего себе - «безропотно ускользнула». Но таковы были законы, а Франция - это страна, в которой их всегда уважали. Более того, он отдал ей Буажелу (замок XVIII века, купленный уже после заключения брака с Ольгой), а сам продолжил жить на улице Ля Боэси. Но в 1937 году, когда была приобретена мастерская на улице Великих Августинцев (rue des Grands_Augustins), он начал работать там. А в 1942 году он вообще перебрался туда жить.
На самом деле Ольга особо с ним и не скандалила. Она заранее решила, что чем меньше они скажут друг другу, пусть даже на бумаге, тем лучше. Ей нужно думать о себе и о сыне, то есть о будущем, не оглядываясь на годы, прожитые с Пикассо. Они в прошлом. Часть ее прошлого, как вышедшие из моды вещи.
Однако с чисто юридической точки зрения развода, как мы понимаем, не было, и Ольга официально до самой своей кончины в 1955 году оставалась мадам Пикассо - официальной женой Великого Гения. Но это уже не имело ровным счетом никакого значения.
Она много раз ходила на службу в церковь Святого Александра Невского, где они с Пикассо когда-то венчались, и хор пел так чудесно, что Ольге каждый раз казалось, будто она умерла и попала в рай. Она слушала это божественное пение, и горячие слезы катились по ее щекам.
Что же касается Пикассо, то он настолько возненавидел ее, что половину их огромной двуспальной кровати застелил старыми газетами. Этот символический жест не помог - Ольга yпорно не желала исчезать из его жизни.
С легкой руки авторов, готовых простить и оправдать любые чисто человеческие недостатки Пикассо, родилась версия о «сумасшествии» Ольги Хохловой, полная противоречивых слухов и всевозможных ничем не подкрепленных догадок. Да, она не желала исчезать из его жизни. Да, она преследовала его. Да, она могла часами идти за ним и его очередной пассией по улице, крича:
- Ты напрасно делаешь вид, что я не существую!
Но почему-то мало кто, и сам Пикассо в первую очередь, не попытался понять эту женщину.
А ведь она была вполне традиционной «порядочной женщиной». Можно сказать, добродетельной. Становясь все старше и старше, она была просто убеждена, что, также старея, Пикассо сам сходит с ума, растрачивая свои силы на разврат и позоря свое имя. С ее точки зрения, это было ужасно, так как она думала, что ее мужем овладел бес, и за это она будет нести ответственность перед Богом.
Разве это можно считать сумасшествием?
Факты (а они, как известно, могут оспорить слова сотни философов) говорят о другом: в отличие от Пикассо, Ольга всегда сохраняла нравственный иммунитет. У них оставались общие знакомые и друзья, и они несколько лет, как бы по инерции, служили поводом для разговоров и, как водится, для ссор. Например, однажды Пикассо нелестно отозвался о режиссере и драматурге Жане Кокто. В интервью одной барселонской газете заявил: «Он не поэт! Только один Рембо - поэт. Жан лишь журналист». А ведь они общались с 1915 года, и их даже считали близкими друзьями.
И что же Ольга? Отец Кокто покончил жизнь самоубийством, когда Жану было девять лет, так вот наша совестливая «сумасшедшая» посчитала нужным извиниться за своего неблагодарного мужа перед его матерью, когда Эжени Кокто назвала интервью Пикассо «гнусным». И сделала она это по своей инициативе, и к огромному неудовольствию Пикассо, никогда не признававшего своих ошибок.
