Да, она очень любила Пикассо. Любила, как только женщина может любить мужчину, но, скорее всего (и он потом упрекал ее в этом), никогда полностью ему не доверяла.
В своих воспоминаниях Франсуаза Жило пишет:
«Пожалуй, он был прав, но мне было бы трудно относиться к нему по_ другому, поскольку я вышла на сцену, перевидав трех других актрис, которые пытались играть ту же роль и провалились. Каждая начинала совершенно счастливой, с мыслью о собственной исключительности. Я была лишена этого изначального преимущества, так как знала в общих чертах, что произошло с прежними женами Синей Бороды, а чего не знала, он вскоре рассказал. Я была не настолько уверенной в собственном превосходстве над остальными, чтобы позволять себе смеяться над зловещим предзнаменованием. Все же их участь зависела не только от них, ноив значительной степени от Пабло. Моя тоже. У всех у них были совершенно разные провалы по совершенно разным причинам. Ольга, например, потерпела крушение, потому что требовала слишком многого. Это давало основания предположить, что будь ее требования поумереннее и не столь глупыми, этого бы не случилось. Но Мария-Тереза Вальтер не требовала ничего, была очень мягкой, но и она потерпела неудачу. Затем появилась Дора Маар, отнюдь не глупая, художница, понимавшая его гораздо лучше, чем остальные. Но и ее постигла неудача, хотя, как и они, она твердо верила в него. Пабло бросил их всех, хотя каждая считала себя единственной, по- настоящему имеющей для него значение, каждая думала, что их жизни с Пабло неразлучно сплетены. Я видела в этом историческую закономерность: так получалось раньше, так получится и на сей раз».
Пикассо сам предупредил ее, что любовь может длиться только строго определенное время. И Франсуаза ежедневно чувствовала, что отведенное им время уменьшилось на один день.
Франсуаза рассказывает:
«Пабло был прав, говоря время от времени, что я холодная, а меня охлаждало нарастающее сознание, что все, приходящее в обличье хорошего, лишь тень чего-то надвигающегося дурного; что за все приятное придется расплачиваться неприятностями. Не существовало ни малейшей возможности надолго тесно сблизиться с ним. Если он на краткую минуту бывал мягок и нежен со мной, то на другой день становился грубым, жестким. Иногда называл это «высокой стоимостью жизни».
После рождения Паломы естественным казалось сбижение с Пикассо, а он вдруг резко отдалялся. Когда она в результате замыкалась, это вновь разжигало его интерес. Снова начинал сближаться с ней.
Пикассо постоянно что-то обещал, но тут же об этом забывал. Или делал вид, что забывал. «Его способность забывать еще более поразительна, чем его память», - говорили о Пикассо его друзья.
Гертруда Стайн как-то сказала, что испанцы «не жестоки, а скорее бесчувственны к эмоциям других». От себя добавим, что постоянно находиться в подобной психологической обстановке крайне сложно, и рано или поздно наступает «прозрение». У каждого человека это происходит по- разному: в ходе разрыва, до разрыва или много времени спустя после того, как отношения закончились.
Пока у Франсуазы мы наблюдаем лишь отдельные проблески этого «прозрения». Например, она пишет:
«Суть проблемы, как я быстро поняла, заключалась в том, что для Пабло всегда должны были существовать победитель и побежденный. Я не могла довольствоваться ролью победителя, думаю, и любой эмоционально зрелый человек не мог бы тоже. Роль побежденного тоже ничего не давала, так как Пабло, победив, тут же терял ко мне всякий интерес. Что делать при такой дилемме? Чем больше я над этим раздумывала, тем сложнее казался ответ».
К полному «прозрению» обычно что-то подталкивает. Вот и Франсуазе однажды сообщили «по секрету», что Пикассо будто бы флиртовал в Сан- Тропезе с другой женщиной. Об этой «другой» мы расскажем чуть ниже, а пока же сосредоточимся на ощущениях Франсуазы. Да, она не могла не понимать, что подобное вполне возможно, но услышать такие слова ей было не особенно приятно. Такие вещи иногда воспринимаются спокойно, иногда тяжело. Все зависит от эмоционального заряда отношений. В ту минуту ей, женщине с двумя маленькими детьми от Пикассо, было очень плохо. Более того, как она сама потом сказала, она «чувствовала себя так, словно упала с шестого этажа, поднялась и пыталась уйти».
И ее угнетало не только поведение самого Пикассо. Еще мучительнее для нее было осознание того, что в это «новое приключение» его вовлекли их общие друзья - Поль Элюар и его жена Доминика.
Франсуаза не представляла, что это за женщина. Знала только, что Пикассо увлечен ею, что его мысли и чувства сейчас далеко от нее и их детей. Даже подумала, а не Доминика ли это? В конце концов, прекрасно знала Элюара и понимала его мазохистскую натуру, приведшую много лет назад к молчаливому согласию на связь Пикассо с его прежней женой Нуш. Может, теперь история повторялась?
Когда Пикассо вернулся, она спросила, не хочет ли он сообщить ей о перемене своих чувств. Сказала о полном откровении друг перед другом и что так должно продолжаться впредь. Но Пикассо на это возмущенно воскликнул:
- Ты, должно быть, спятила! Ничего подобного нет и быть не может!
Голос его звучал так убедительно, что Франсуаза поверила. А несколько недель спустя они проводили выходные в Сан-Тропезе. Туда приехал Поль Элюар и его жена. Они были очень любезны с Франсуазой, и та поняла, что «та другая» - это определенно не Доминика.
Вскоре после их возвращения из Сан-Тропеза умерла бабушка Франсуазы, и она поехала в Париж на похороны. Едва вернувшись, объявила Пикассо, что если он хочет начать новую жизнь с другой женщиной, она возражать не будет, но и делить их жизнь еще с кем-то не желает.
- Больше всего на свете я хочу знать правду, - решительно сказала она.
В ответ последовал обычный для Пикассо взрыв дикой ярости.
- Дорогая, ты утомляешь меня подобной чепухой! Я даже не представляю, о чем ты говоришь!
- То есть ты хочешь сказать, что между нами все точно так же, как было раньше?
- Франсуаза, это не смешно!
- А осталось что-либо смешное в моей жизни?
Пикассо тяжело вздохнул.
- Нет смысла говорить о том, чего не существует. Вместо того чтобы постоянно выведывать, не завел ли я кого-то на стороне, следовало подумать, если предположить, что это могло бы быть правдой, а нет ли в этом твоей вины. Всякий раз, когда пара попадает в бурю, виноваты оба.
- Моей вины? - не поняла Франсуаза, ивее голосе появились истерические нотки. - О чем ты говоришь? Я просто с ума схожу, пытаясь справиться с навязанной тобой действительностью...
- Ты представляешь все в неверном свете. У нас ничего не произошло, но случись что-нибудь, причина крылась бы в том, что это ты довела до такого результата. В той же мере, что и я, конечно... По крайней мере, потенциально...
- Боюсь, что наша жизнь уже никогда не будет такой, как прежде...
