По словам Марины Пикассо, даже мысль о том, чтобы «оставить своего палача хоть на мгновение», вселяла в Жаклин ужас. Без него она была как рыба, которую выбросили из воды на берег.
Однажды, это было в 1969 году, Паблито, которому уже исполнилось двадцать, позвонил Пикассо и попал на Жаклин.
- Кто вы такой? - спросила она.
- Его внук.
- Кто-кто?
- Я хотел бы поговорить с моим дедушкой, мадам.
- Но кто вы такой?
- Пабло.
- Пабло? - закричала вдруг Жаклин. - Знайте, молодой человек, что в мире есть только один Пабло. И этот Пабло не может сейчас говорить с вами. Но вы можете ему написать.
По словам Марины Пикассо, ее брату словно вонзили нож в самое сердце. Оказывается, даже носить имя, которое ему дали, по ее логике, он не имел права.
Конечно же, значительная часть воспоминаний Марины Пикассо посвящена Ольге Хохловой, ее любимой бабушке. Вот ее рассказ практически без сокращений:
«Моя бабушка, Ольга Хохлова, родилась 17 июня 1891 года в городе Нежине, на Украине, и была дочерью полковника императорской армии. Страстно увлекшись танцем и происходя из среды, не очень-то приветствовавшей такого рода занятия, она завоевала славу, порвав с семьей и последовав за труппой „Русских балетов" Дягилева по всему миру.
Первая мировая война, революция 1917 года, Пикассо - ей так и не суждено было возвратиться на родину.
Все, кто писал о Пикассо, отмечают, что бабушка была плохой балериной. Зачем же в таком случае Дягилеву, известному своей бескомпромиссностью при отборе танцовщиков и танцовщиц, было держать мою бабушку в своей труппе? Уж, конечно, не для того, чтобы с ней спать - ведь он любил только мужчин.
Вы, гнусные жабы, оплевавшие Ольгу Хохлову, - а знаете, что в конце жизни, с парализованными после перенесенного инсульта ногами, она не захотела, чтобы ее возили в кресле-каталке?
Кресло-каталка: самое страшное наказание для танцовщицы. Худшее из оскорблений.
Нас она принимала, сидя в постели, а чтобы ног не было видно, прикрывала их норковым манто - памятью о тех прекрасных днях, когда ее любил Пикассо.
Ибо, как бы вы ни злословили, что бы ни приказывал вам Пикассо с целью ублажить женщин, встречавшихся на его жизненном пути, я знаю, что мой дед любил ее. Потрясенный ее красотой, очарованный ее грацией, он безуспешно ухаживал за ней в Риме, Неаполе, потом в Барселоне, где выступала труппа Дягилева, для спектаклей которой он делал декорации. Отказавшись от его притязаний, неприятно удивленная его заносчивостью, она тем самым породила у мужлана, каким он тогда был, чувство нежности - то, чего не досталось девушкам, с которыми он развлекался прежде. В Барселоне он познакомил ее со своей матерью, и она сразу предупредила: „Никакая женщина не будет счастлива с моим сыном Пабло". Все оказалось напрасно - в тот день, когда Сергей Дягилев с труппой отбывали в Южную Америку, Ольга Хохлова отказалась ехать с ними. Пикассо завоевал ее сердце. Она сказала ему „да" в Париже, в православной церкви на улице Дарю, куда мой дед привел ее для заключения брака перед Богом и людьми.
Ольга оказалась его пропуском, позволявшим ему, любившему сводить счеты, забыть ту социальную среду, которая воспитала его в детские годы в Малаге, среду, которой он стыдился.
Ольга - снобка и ничтожество? Знайте же, господа судьи, что, женившись на Ольге, Пикассо спекулятивно попользовался всем, что она принесла в его жизнь. Именно благодаря ей он смог приблизиться к до сих пор незнакомому миру: миру аристократов духа, людей, умеющих жить, и получил право появиться в высшем свете.
Он стал одеваться в Лондоне, научился пить шампанское, разъезжать по модным салонам и по-обезьяньи подражать той самой буржуазии, на которую вечно клеветал.
Так кто же из них двоих был ничтожество и сноб? Уж, конечно, не Ольга, в которой любой с удовольствием отметил бы врожденное благородство.
Когда мы собрались к ней с визитом в ту самую клинику „Босолей", где я родилась и где ей суждено было вскоре умереть, Паблито настоял на том, чтобы пойти в панталончиках и бархатном маленьком блейзере, в котором он выглядел принцем. Ведь это она привила ему вкус к элегантности, ни разу об этом не заговорив - да этого и не нужно было. Она пригласила нас сесть на ее постели и, сжимая мои руки в своих, рассказывала нам по-русски легенды, в которых мы не понимали ни слова, но которые казались нам прекрасными.
Ведь они были нашей общей тайной.
Ревность Ольги, ее нервные срывы, ее психоз.
Даже здесь вы не стеснялись в выражениях. По правде говоря, сам Пикассо очень помогал вам, отдав ее на растерзание.
„Ольга меня раздражает, выводит из себя. Я считаю, что она глупа, надоедлива, она полное ничтожество".
Как это, должно быть, приятно - играть своей жертвой, как это мужественно - оплевывать женщину, которую любили когда-то, как это по- рыцарски - изо дня в день настраивать сына против матери.
И как это благопристойно - повсюду трезвонить, что Мария-Тереза Вальтер, которой надоело пребывать в тени, приехала к Ольге, его законной жене, чтобы объявить ей, что ребенок, которого она держит на руках, - это „произведение Пикассо".
Вы осуждали мою бабушку за то, что она была истеричкой. Но как не стать истеричкой, если тебя так унижают, бесчестят, позорят? Разве можно избежать этого после стольких жестокостей, низостей и разочарований?
Когда, разбитая столькими годами тоски, бабушка решила достойно оставить этот мир, мой отец пожелал один провожать ее в последний путь.
Без сомнения, чтобы попросить прощения за все зло, которое он причинил
Конечно, чтобы сказать ей, что он любил ее.
Наперекор тому, против того, кто изгадил всю их жизнь».
Потрясающие слова! И нет никакой необходимости их как-то комментировать.
Когда Ольга умерла, Марина и Паблито даже не могли плакать. Их отчаяние было за гранью слез, ведь они понимали, что больше никогда не увидят ее улыбки, не услышат ее нежных слов. Как говорит Марина Пикассо, даже чай, налитый бабушкой, имел для нее «привкус потерянного рая».
Вспышки гнева? Да, они тоже бывали, но гневалась Ольга в адрес Пикассо, а что это был за человек, всем, наверное, уже понятно. Ведь он даже не соизволил прийти к ней в больницу, когда она умирала, хотя был ее официальным мужем и жил совсем рядом с тем местом, в котором ей предстояло окончить свои дни.
Марина Пикассо задает вопрос и сама же отвечает на него:
«И его кисти не напомнили ему, как она была великолепна и царственна, когда позировала ему? Эгоизм, скупость сердца, низость, варварство».
А ведь можно задать еще очень много других вопросов. Например:
«Почему же он отверг ее любовь после того, как столько раз прославил ее в своих полотнах»?
