Противник с яростью атаковал мою новую позицию. Шесть раз мы теряли, но семь раз вновь захватывали важные пункты на нашем фронте, в том числе башни Брюйерского парка. Генерал Компан, слева от Бельвиля с таким же успехом отбивал все атаки, направленные на Пантен. Наконец, противник, информированный пленными о нашей малой численности, понял, что у нас нет никакой возможности для серьезной атаки, и начал разворачивать огромные силы. С высот Бельвиля можно было видеть новые прекрасные колонны, двигавшиеся на все наши позиции и переходившие через канал в направлении Монмартра. Похоже, нас собирались атаковать со всех сторон одновременно.
Было уже три с половиной часа: наступил момент воспользоваться разрешением капитулировать, данным мне около полудня. Я отправил трех офицеров в качестве парламентеров. Один из них был очень известен — это Шарль де ля Бедуайер. Его лошадь была убита, трубач тоже убит, и он не смог пересечь фронт противника. Только адъютанту генерала Лагранжа удалось это сделать.
Тем временем, я решил проверить, что происходит на левом фланге в Бельвиле. Но стоило мне сделать несколько шагов по большой улице, как я наткнулся на мощную колонну русских. Нельзя было терять ни секунды; любое промедление было бы для нас роковым. В подобном узком дефиле невозможно было оценить всю нашу слабость, и я атаковал, встав во главе горстки солдат вместе с генералами Пельпором и Мейнадье. Первый из них получил ранение в грудь, но к счастью не погиб. Подо мной пала лошадь, а вся моя одежда оказалась изрешеченной пулями. Голова вражеской колонны повернула назад.
В этот момент адъютант, ездивший парламентером, вернулся назад в сопровождении графа Паара, адъютанта князя Шварценберга, и полковника Орлова, адъютанта русского императора. Огонь был прекращен. Было договорено, что войска отойдут на свои позиции, и будут предприняты меры для эвакуации столицы.
Таков анализ хода этого сражения за Париж, которое впоследствии стало объектом столь одиозной клеветы. Это был шестьдесят седьмой бой моего корпуса, начиная с 1 января, то есть со дня открытия кампании; шестьдесят седьмой бой за девяносто дней, причем в условиях, когда я вынужден был сам со шпагой в руке три раза ходить в атаки во главе моих слабых войск. Понятно, с каким постоянным напряжением сил, с какими маршами в самую ужасную погоду, с какой беспримерной усталостью и, наконец, с какими все возрастающими опасностями была связана эта борьба в таком неравенстве сил, придавшем нашему имени славу и величие.
Положение Мармона в Париже достойно сочувствия. Силы катастрофически не равны, войска измучены постоянными сражениями и переходами, сопротивление практически бесполезно и только способствует уничтожению прекраснейшего из городов, бомбардируемого пруссаками с Монмартрского холма.
К тому же, Наполеон с главными силами армии далеко, и ждать помощи неоткуда. Можно ли в подобных условиях предложить вариант, более достойный, чем тот, который выбрал Мармон?
Далее у Мармона мы читаем:
Герцог Тревизский, не участвовавший все утро в серьезных боевых действиях, был вдруг отброшен к заставе Ля Виллетт. Чуть позже после незначительного сопротивления у него был отбит Монмартр. Как и я, он смог тогда оценить события, обстоятельства и состояние дел. Он разместился в одном из кабаре Ля Виллетта и назначил мне там встречу для обсуждения условий сдачи Парижа. Господин де Нессельроде и прочие полномочные представители также прибыли туда. На требование сдать оружие мы ответили с негодованием и презрением. На предложение уйти из Парижа в сторону Бретани мы ответили, что пойдем туда, куда сочтем необходимым, никому при этом не подчиняясь. Самые первые и простые условия эвакуации Парижа были согласованы к утру, а также было договорено, что соглашение будет подписано ближе к вечеру.
Герцог Тревизский и его войска начали движение первыми и направились на юг в сторону Эссона. Мои войска разбили лагерь на Елисейских полях и пустились в путь на следующее утро в семь часов. К восьми часам заставы уже были сданы противнику.
Представители магистратур прибыли ко мне перед тем, как сдать свои полномочия. Господин де Талейран попросил встречи со мной наедине, и я принял его в столовой. В качестве предлога он начал говорить о коммуникациях, спросил, нет ли еще казаков на левом берегу Сены. Потом он долго говорил о несчастьях народа. Я соглашался с ним, но ни словом не затрагивал темы изменения ситуации. Я хотел лишь лояльно заниматься своим ремеслом и ждать, когда время и ста обстоятельств сами принесут решение, уготовленное Провидением. Принц де Талейран, потерпев неудачу в своих попытках, удалился.
Еще я хочу остановиться на незначительном самом по себе факте, который, однако, показывает, какие чувства владели всеми в то время. Лавалетт, внешне столь преданный Наполеону, этот неблагодарный друг, которого я некоторое время спустя спасу от эшафота и который в благодарность за это примкнет к моим врагам, пришел ко мне вечером 30-го. Желая увезти с собой как можно больше артиллерии, я попросил у него разрешения взять всех почтовых лошадей, находившихся в ведомстве, которым он руководил. И что же! Он отказал мне, чтобы не компрометировать себя. Как много существует людей храбрых, когда нет никакой опасности, и преданных, когда ничего не нужно предпринимать!
По этим рассказам видно, какую ошибку совершил Наполеон, перейдя со своими войсками через Марну. Основываясь на докладе Макдональда, он был в уверенности, что вся неприятельская армия последует за ним в его движении на Сен-Дизье.
Этот маршал по ошибке принял корпус Винценгероде за всю армию противника. Узнав об истинном положении дел и оценив всю опасность, грозившую столице, Наполеон привел в движение все свои войска, но они были на расстоянии нескольких дней переходов. В ночь с 30-го на 31-е сам он прибыл в Кур-де-Франс. Там он встретил войска герцога Тревизского с генералом Бельяром во главе. Тот доложил ему обо всех событиях дня. Он отправил ко мне своего адъютанта Флао, который прибыл в два часа ночи, и которому я подтвердил все то, что было рассказано Наполеону. Флао вернулся к императору, остановившемуся в Фонтенбло.
Мармон указывает на ошибку, совершенную Наполеоном. Он ушел на восток с намерением увести за собой армии союзников, но те не последовали за ним по той простой причине, что ими был перехвачен курьер, везший письмо императора к императрице, в котором открытым текстом был изложен весь этот план. Высшее командование союзников тут же собралось на военный совет и решило не гоняться за Наполеоном, а идти прямо на Париж.
Не подозревая о том, что его планы раскрыты, Наполеон простоял несколько дней в Сен-Дизье, где лишь 28 марта до него дошла вся непоправимость произошедшего. Две армии союзников соединились под Парижем, и положение стало совсем безнадежным. Наполеон бросился к столице, но было уже поздно.
30 марта в ночь он прибыл в Фонтенебло, и тут его застала новость о заключенном Мармоном перемирии.
Войска стягивались к ставке императора: 1 апреля у него было 36 000 человек, через два дня их стало 60 000.
