О том, что происходило потом, Жоржетта Дюкрест писала следующее: «С того фатального дня смерти Императрицы до 2 июня, когда должны были состояться ее похороны, более двадцати тысяч человек в последний раз пришли попрощаться с Жозефиной. Я не говорю еще о сотнях любопытных, которые воспользовались случаем, чтобы заявиться Мальмезон: эти после посещения торжественного ложа спрашивали, где находится Большая оранжерея и шли, смеясь, посмотреть на диковинных животных».
Тело Жозефины было помещено в маленьком салоне, находившемся перед комнатой, где она умерла, и было окружено многочисленными свечами. Богато украшенный алтарь, окруженный креслами, был установлен справа от входной двери. Весь салон был задрапирован черной тканью. Два слуги из соседней деревни, кюре из Рюэйя и четыре дворцовых лакея охраняли тело Жозефины, лицо которой было покрыто батистовым платком.
2 июня в полдень состоялись похороны, проходившие в маленькой церквушке деревни Рюэй Мальмезонского прихода. В похоронах принимали участие многие родственники Жозефины, в частности, Великий герцог Баденский (муж Стефании де Богарнэ, племянницы Императрицы), маркиз де Богарнэ и граф де Таше, ее племянник.
Кортеж вышел из ворот Мальмезона и последовал по дороге на Рюэй. Генерал Сакен, представитель русского царя, и генерал-адъютант короля Пруссии шли во главе процессии вместе с многочисленными французскими принцами, маршалами генералами и офицерами. Двадцать молодых девушек в белых одеждах пели траурные песни, а охрану составляли русские гусары и гвардейцы.
Генерал Сакен по поручению Александра I объявил родственникам Императрицы, собравшимся в Мальмезоне, что, будучи очень опечаленным случившемся, Его Величество принял решение посвятить тридцать шесть часов, которые он еще должен был оставаться в Париже, заботам о принце Евгении и его сестре. Можно было насчитать более четырех тысяч жителей соседних деревень, пришедших отдать последний долг памяти Императрице. Архиепископ Тура Барраль в сопровождении епископов Эврё и Версаля отслужил мессу и произнес трогательная траурную речь. Тело Жозефины, помещенное в свинцовый гроб, вложенный в деревянный ящик, было затем захоронено на церковном кладбище.
Лаура д’Абрантес писала: «От этой смерти всех поразил страх… В жизни этой женщины постоянно присутствовал человек, ниспосланный небом и царствовавший над всем миром… В день, когда его могущество угасло, душа этой женщины угасла вслед за этим! В этом заключается глубокая тайна, которую можно понимать умом, но никогда не суждено раскрыть».
Герцогиня д’Абрантес говорит о глубокой тайне, и она права. И так как ее, якобы, не суждено раскрыть, попытаемся хотя бы пролить свет на некоторые факты, которые с течением времени кажутся все более и более подозрительными.
Известно, что после развода присутствие Жозефины в Париже весьма стесняло Наполеона и особенно его вторую жену Марию-Луизу. Ведь получалось, что у Франции было одновременно две Императрицы! Этот титул, сохраненный за Жозефиной, чтобы облегчить развод, значил все больше и больше, и Император начал об этом сожалеть. Однако он соблюдал свои обязательства.
После крушения Империи и высылки Наполеона на остров Эльба Людовик XVIII вернулся в Париж и воцарился на троне. Можно ли допустить, что этот новоявленный король мог править спокойно, зная, что Императрица Жозефина находится в трех льё от Парижа? Договор в Фонтенбло сохранил за ней этот титул, и после Реставрации имело место странное зрелище: король Людовик XVIII правил в Париже, а Императрица Жозефина правила в Мальмезоне. Можно себе представить дискомфорт, который это вызывало у нового короля, и как ему не нравилось, например, писать Жозефине. Как к ней обращаться? Ваше Величество? Но этот титул должен был принадлежать только ему, единственному королю Франции, а также его жене Марии-Жозефе-Луизе Савойской!
Однако лекарство от этого существовало: ссылка! Сам король и его семья, разве не возвратились ли они из двадцатитрехлетнего изгнания? А Император Наполеон, разве не был он отправлен в ссылку в свою очередь? Но применять такую меру к Жозефине было нельзя. Это противоречило договору в Фонтенбло, и Александр I, редактировавший текст договора, не позволил бы этого. Получался замкнутый круг! А кроме того, имелся еще и принц Евгений, представлявший реальную опасность для королевства. Вице-король Италии был большой проблемой для нового режима, так как его популярность и престиж остались неизменны.
Граф Артуа, после своего возвращения в Париж, проявил себя самым ожесточенным, самым непримиримым противником тех, кто служил Империи. И Людовик XVIII слишком часто уступал реваншистским инстинктам своего брата. Но для того, чтобы отделаться от Жозефины, особенно в присутствии союзных войск в Париже, нужно было быть гибким, и в отношении нее стали использовать метод создающей иллюзию реальности. Жозефине начали демонстрировать всевозможные доказательства «милости» короля, стали вести себя так, что бедная женщина могла подумать, что она вновь стала первой дамой Франции.
С другой стороны, не будем забывать, что по возвращении Людовика XVIII одним из первых, кто поспешил перейти к нему на службу, стал господин Шарль-Морис де Талейран. 1 апреля 1814 года он стал председателем Временного правительства, а 13 мая — министром иностранных дел. Изменив Наполеону, этот умный и коварный человек сделал ставку на Людовика XVIII, с которым были теперь связаны все его амбиции. Для возведения его на престол и для удержания его там он готов был на все.
Но вернемся пока к странной болезни Жозефины. Мы уже знаем, что болезнь эта длилась девятнадцать дней. Итак, первые признаки недомогания появились 10 мая. 11 мая приступы были настолько сильными, что Жозефина несколько раз теряла сознание, но потом ей стало лучше. 14 мая после завтрака, данного в Сан-Лё в честь царя Александра I, она вновь была поражена жестоким приступом.
Мадмуазель д’Арвийон уточняет: «Императрица оставила Сан-Лё и вернулась в Мальмезон во вторник. Как я уже говорила, в этот день Ее Величество обедала за столом; она не выглядела больной, разве что испытывала чуть большую усталость от поездки: иначе могла бы я уехать? Но когда она уже умерла, мне сообщили, что вечером того же дня во вторник Императрица почувствовала неясные дрожи, частую тошноту, зловещие симптомы сильной и глубокой боли в груди. Ее Величество провела ужасно утомительную ночь, а на следующее утро на всем ее теле появилась сыпь, в основном в руках и в груди. Эта сыпь оставалась двадцать четыре часа, и исчезла так же внезапно, как и появилась».
Этим же вечером личный врач Жозефины доктор Оро диагностировал насморк и прописал ей рвотное! Заметим, предписание полностью противоречит диагнозу! Неожиданность недомогания и повторяющиеся потери сознания, которые оно вызывало, не могли соответствовать простуде, о которой историки говорят вот уже два века, как будто не допуская ничего другого!
24 мая Жозефина проснулась со жгучей болью в горле.
25 мая вечером последовал новый острый приступ. Ее дочь Гортензия, в отсутствие доктора Оро, жившего в Париже, решила вызвать врача из соседней деревни Рюэй.
26 мая Жозефине стало лучше и она предложила герцогине д’Абрантес приехать к ней 28-го в сопровождении лорда Катхарта. По итогам встречи герцогиня писала: «Я покинула ее в состоянии, мало угрожающем ее здоровью». Действительно, говорят ли так о человеке, мучимом болезнью, которого через три дня уже не будет в живых?
