Сумма, проигранная графом, была значительной. Пожалуй, если заложить дом и подмосковное имение, ее можно будет и погасить, но как заложишь дом, когда в нем твоя семья? Еще несколько лет назад Толстой, подобно переводчику Гомера – кривому Гнедичу, мог бы сказать: «Круг семейственный есть благо, которого я никогда не ведал!» Но нынче-то это не так. У него – жена и дочь!
Кстати, своей женитьбой Толстой обязан, как ни странно это покажется, картам… Лет семь назад он с друзьями кутил в московском цыганском таборе. Там впервые увидал черноокую красавицу и замечательную певунью Авдотью Максимовну Тугаеву, которую увлек и увез за собой. Три года жил с ней без венчания. Дуняша была девицей своенравной, вольнолюбивой и в характере графу не уступала. Они то ссорились с нею до драк, то мирились до слез и, может быть, со временем расстались бы, но однажды Федор Иванович проигрался. Наутро он должен был быть выставлен на черную доску за неплатеж проигрыша в срок. Это грозило позором и долговой ямой. Граф, вспомнив о фамильной чести, решил застрелиться.
Когда он уже поднес пистолет к виску, Авдотья Максимовна вбежала в кабинет и на коленях стала умолять его не оставлять ее одну на этом свете.
– Уйди прочь! – в сердцах отвечал граф. – Ты цыганка и понять того не можешь, что для человека моего звания быть выставленным на черную доску… Я этого не переживу!
– Сколько денег надобно тебе, Федюша?
– А тебе какое дело? – еще пуще сердясь, отвечал граф, но сумму все же назвал.
– Погоди пару часов, я добуду эти деньги… А ежели не вернусь, тогда стреляйся, как будет твоей душе угодно!
Через какое-то время она вернулась с деньгами.
– Откуда у тебя это? – вытаращил глаза граф.
– От тебя же, Федюша… Помнишь, когда ухаживал за мною, дарил мне то бриллиантик, то колечко… А я все прятала. Теперь возьми деньги. На что они мне без тебя?..
Через пару дней они обвенчались. Когда молодожены поехали с визитами к знакомым Толстого, в большинстве домов их не приняли. Граф рассорился с половиной Москвы и в гости больше не ездил. Правда, у себя принимал всех подряд, невзирая на чины и ранги. Авдотья Максимовна оказалась хозяйкой отличной и преданной женой. За годы замужества она родила Федору Ивановичу троих детей. Два сына умерли в младенчестве, а дочка Сарра, отцовская радость, жива. «Цыганенок мой курчавенький», как ласково называет ее граф. Казалось бы, жизнь обустроилась, но нет душе покоя. Не хочет душа мириться с обыденным счастьем! Оттого и бросается Федор Иванович то в картежную игру, то в пьянство… Не в тайные же общества подаваться? Сие вообще, по мнению Толстого, дурь несусветная: свободы нет ни при государе, ни при республике, ни в цыганском таборе, ни в племени у дикарей… Для чего же тогда все эти сходки, заговоры, бунты? Так, сотрясение воздуха!
И все же вчера к безрассудной игре его подтолкнуло не вино, а разговор с генералом. Прошлое нахлынуло так, что сердце захолонуло, хоть и виду Кошелеву он не подал. Вспомнились в одночасье Елизавета Яковлевна и их свидание в саду, яркие звезды, отражающиеся в глазах Лизы, жаркий шепот ее: «Давай убежим… Я для тебя на все готова!» Согласись он тогда, может быть, вся жизнь пошла бы по-иному… Появился бы в ней смысл, какой дает человеку любовь…
Снова, как четыре года назад, графу захотелось достать пистолет и разрядить его в себя, чтобы избавиться от вины за прежние беспутные поступки. Лизанька Федорова, в замужестве Кошелева, другие соблазненные и оставленные им женщины да одиннадцать православных душ, убитых им на дуэлях… С таким багажом трудно жить на свете. Но не проще и самому уйти из жизни, зная, что будешь похоронен за церковной оградой и твоя собственная душа обречена будет слоняться между землей и небом, не находя приюта… Нет, лишить себя жизни может только человек, который не боится ни Бога, ни Сатаны… Но ведь к таким и причислял себя Федор Иванович.
«Может быть, и пришел мой час?» Граф открыл ящик с дуэльными пистолетами. Взял один из них, заглянул в глубь восьмигранного ствола – черная бездна. Он решительно взвел курок и поднял было пистолет, но тут же опустил, услышав какой-то шорох. В приоткрывшуюся дверь, как яркая бабочка, шелестя оборками кружевного пеньюара, впорхнула девочка трех лет. Это была Сарра. Она смело подбежала к отцу и повисла у него на шее. На графа пахнуло смешанным запахом молока и свежести. Он вдохнул этот родной запах и поцеловал дочь в висок, где черные кудряшки отливали позолотой.
– Papa, – залепетала его любимица, – посему ты не присёл ко мне вчера?
Граф ничего не ответил Сарре. Он осторожно отложил пистолет в сторону и нежно погладил дочь по голове.
Глава вторая
1
У каждого народа есть особенные черты, ему одному присущие. Это не просто сумма качеств, определяемых климатом и географией, традицией и исторической памятью. Это еще и совокупность известных психологических черт и неосознанных коллективных установок. И если в каждом отдельном человеке психологические черты и мотивы могут и не бросаться в глаза (как не заметен цвет морской воды, присутствующий в отдельной капле), то, повторенные в миллионах людей, они дают совершенно определенную окраску всей массе – тому людскому океану, который называется народом. Не зря, наверно, немцев считают нацией педантичной, англичан – чопорной, а русских – великодушной.
Конечно, не все так однозначно. Но и впрямь трудно отыскать на земле народ, обладающий такой же веротерпимостью и уживчивостью. Хотя верно и другое: не найти и более упорной нации, обладающей такой же, как у русских, тягой к упрочению своего государства. Конечно, строительство любой империи не может быть абсолютно бескровным. Не было исключением из правил и утверждение российского владычества в Азии, в Сибири и на островах Тихого океана. Но вот что удивительно: двигаясь на восток и юго-восток от исконных русских земель, беря под свое крыло другие народы, ни один из них великороссы не превратили в рабов. И более того, все нации и народности, оказавшиеся в российской империи, сохранили свой язык, свои верования и обычаи. Конечно, платили инородцы ясак или другие подати, со временем стали поставлять рекрутов в русскую армию, но были угнетаемы не больше, чем простой русский мужик под Тамбовом или Вяткой или работный человек на уральских заводах.
Правда, на территории огромной империи оставались племена, которые отказались признать над собой власть русского царя. В числе так и не ужившихся с великороссами, на протяжении нескольких десятилетий ведущих с ними жестокую войну выделялись тлинкиты, или колоши, – индейцы племен, населяющих материковое побережье Аляски, а также прилегающие к нему острова. Земли этих индейцев подразделялись на несколько куанов – территориальных наделов, на которых жили и охотились представители различных родов, нередко враждовавших между собой. Отношение к бледнолицым было еще недружелюбнее. Народом «убийственным и злым, хуже хищных зверей» окрестили тлинкитов русские первопроходцы, имея на то веские причины. Два русских поселения колоши вырезали и сожгли дотла. На протяжении почти всей истории Русской Америки индейцы не упускали случая, чтобы напасть на промысловые партии колонистов, подстеречь, убить или увести в рабство любого вышедшего безоружным за пределы русских крепостей. Православным миссионерам тяжело давалось обращение этих язычников в христианство. Среди тлинкитов, в отличие от алеутов и кадьякцев, мало оказалось тех, кто принял православную веру. Однако мало-помалу развивалась торговля с тлинкитами, русские все чаще женились на индианках. Дети от этих смешанных браков – креолы – к концу первой четверти XIX века составляли значительную часть населения русских колоний. Соединив в себе черты русских и индейцев, они оказались тем самым звеном, которое могло каким-то образом соединить непримиримое: дикие нравы и обычаи краснокожих и имперские амбиции пришельцев.
