– Кто же мог знать, что ваш новый царь покажет себя игроком? – продолжал Натан. – Он подавил мятеж. С ним можно разговаривать.
– А если он продолжит политику покойного брата? – осторожно спросила графиня.
– Послушайте, мадам, – в голосе Натана прозвучали нотки раздражения, – политика Александра очень дорого стоила. И не приносила дохода. Поэтому она плоха. И ни один здравомыслящий монарх – а я надеюсь, ваш новый царь мыслит здраво, – не будет ее продолжать. Не скрою, нам выгодно появление в Европе новых маленьких государств, поскольку им нужны кредиты, и каждое найдет, чем нас заинтересовать. Александр же сидел на крышке кипящего чайника и предполагал, что тот не взорвется. Мы пытались переключить внимание вашего правительства на Америку. Но теперь ваш царь намерен воевать с Турцией, ему понадобятся деньги, и это тоже очень выгодно.
Долли чувствовала, что Натан разжевывает ей какие-то очень простые для него самого вещи.
– Я вас понимаю, – заверила она. – Но почему вы говорите все это мне?
– Потому что вы сестра одного из самых близких к царю людей, – продолжал собеседник. – И, вероятно, именно от него знаете о займах заговорщикам?
– Это посольская информация, – парировала Долли. – Поскольку долговые обязательства шли через Николая Тургенева, а мы требуем его выдачи…
– Кстати, о Тургеневе. Если ваш кабинет согласится сблизиться с нами, мы поможем его высылке из Англии.
– Ведь вы с ним сотрудничали? – удивилась госпожа Ливен.
– Ничего личного. Только дело.
Натан на некоторое время замолчал, давая ей подумать.
– Все, что я могу, – медленно и очень внятно произнесла графиня, – довести ваше предложение до сведения государя.
– Большего и не надо, – заверил банкир. – Напишите брату. Расскажите о нашем разговоре. – Он мягко нажимал, явно желая сделать ее соучастницей. – А в знак нашего сближения примите скромный подарок. – Натан достал из кармана небольшую коробочку черного дерева, открыл ее и показал Долли великолепную жемчужину розоватого отлива. – Поверьте, она стоит целое состояние.
– К сожалению, я не могу принять вашего подарка сейчас. – Графиня отвела его руку. – Он окажется уместен, только когда петербургский двор пойдет навстречу вашим предложением.
Безупречна. Как всегда. Натан поцеловал руку Долли и не торопясь вернулся с ней к столу.
– Что он тебе говорил? – Христофор Андреевич усадил жену рядом. – Ты очень бледна.
– Что акции нашего государя растут, а Шурка в большом фаворе.
* * *
Санкт-Петербург. Зимний дворец.
Умение ждать не принадлежало к числу добродетелей молодого государя. Никс извелся. Молчаливый и хмурый, он день за днем становился все раздражительнее, и когда ему доложили, что генерал-адъютант Бенкендорф прибыл в столицу, пробормотал что-то невразумительное.
Но внутренне возликовал.
Николай не мог объяснить себе причины, по которой привязывался к людям. Завоевать его расположение было трудно. Почти невозможно. Но и потерять потом – не помнил случая, когда бы отогнал того, кто уже вошел в сердце. Без Александра Христофоровича он чувствовал себя не в своей тарелке. Привык, что отбрасывает именно эту тень.
– Вы неважно выглядите. У вас до странности затравленный вид. – Государь никогда не скользил взглядом по лицу собеседника, как делал его покойный брат. Если уж смотрел, то в глаза.
– Я провел время с сумасшедшим.
– С одержимым, хотите сказать?
Откуда он знает?
– Будем надеяться, ему помогут.
Бенкендорф собрался с мыслями. Он не хотел сейчас, без доказательств, огорошить царя рассказом о записке в Дубровицах. Почтет, что генерал-адъютант слегка тронулся в борьбе с умалишенным приятелем.
– Некоторые обстоятельства заговора, о которых сообщал Мамонов, уводят к кончине вашего августейшего брата. – Осторожный тон Александра Христофоровича насторожил Николая. – Прежде чем докладывать подробности, я просил бы разрешения поговорить с Петром Михайловичем Волконским.
Император задумался, потом кивнул.
– Хорошо. Вряд ли стоит что-то скрывать от начальника тайной полиции. – И, заметив удивление на лице генерала, добавил: – Ваш проект принят. Он будет введен в силу по окончании следствия.
Новый министр двора встретил Бенкендорфа в угловой полуротонде, выходившей окнами на Васильевский остров и превращенной во временный кабинет. Он поминутно отвлекался на приносимые бумаги. Что-то подмахивал. Другое возмущенно отвергал, раздувая щеки.
– Вы сдурели – за такие деньги? Его величество изволил требовать, чтобы стол забирал не более 15 рублей в день.
Под тяжелой рукой Петрохана двор приобретал стройность и должный вид.
– Передать не могу, до какой степени я умаялся, – сообщил министр, глядя на гостя покрасневшими глазами. – Истинное интендантство. Только статское. Вместо сапог туфельки. Ты хотел меня видеть?
В этот момент принесли на подпись очередное меню.
– Государь сократил обед с десяти перемен до восьми, – пояснил Волконский. – Знатная экономия! Но я думаю, повара все растащат.
– А что он ест?
Князь воздел ручищи к небу.
– Утром чай с сухарями. В десять кофе у жены. Обед – щи и гречка. Вечером опять чай и один соленый огурец. Разорение!
Бенкендорфу захотелось позвать императора в гости, чтобы Лизавета Андревна его накормила.
– Мне нужно поговорить с глазу на глаз, – сказал генерал.
– Пошли вон! – Петрохан умел рявкнуть. Визитеров как ветром сдуло. Князь запер дверь и, вернувшись к столу, с трудом втиснул зад в кресло.
– Это касается кончины его величества, – пояснил гость.
Волконский кивнул. Было видно, что он предупрежден. На его тяжелом добродушном лице появилось выражение грусти и настороженности. Бенкендорф решил не ходить вокруг да около.
– Петр Михайлович, я слишком уважаю вас, чтобы вызнавать правду обманными путями. Какова вероятность того, что наш благодетель… – Генерал не осмелился договорить фразу.
Волконский не вздрогнул и не побелел. А весь напрягся. Застыл, как айсберг. Грозный и безмолвный.
– Возьмите. – Наконец выдавил он. Его голос звучал глухо, как обвал в горах. – Мои крымские записи. – Князь вытащил из стола клеенчатую тетрадь. – На их основе я составил отчет для императрицы-матери. Понятное дело, туда вошло не все. Зачем разрывать старухе сердце?
Глава 6
Беглец
Вырваться из когтей следствия оказалось непросто. После приезда на Бенкендорфа навалилась работа за упущенные две недели плюс текущая. Дома он только спал. И то часа по четыре, не больше. Кому нравится такая жизнь, добро пожаловать на галеры.
