– Я отвечаю, – назидательно продолжал купец, – вы побунтовали, а как были вольные, так и остались. У вас землица. Ни барщины, ни податей… Вон и торговлишка…
– Ага, – перебил его Яков, – и на талах витушки у нас растут! Сразу жареные! Ты только забыл, что еще кости у нас сеченые.
– Какие такие кости? – удивился Анисимов.
– Такие! Слыхал, что казаки обязаны по первому указу на любую службу, особливо военную, идтить?.. А война – не гулянье… Податей, говоришь, на нас нет? Мы, милок, дань кровью платим. От того и бунты у нас почитай кажинный год… и виселицы.
Оба спорщика замолчали. Потом Анисимов спросил:
– Выходит, ежели случится державу спасать, то казаки воевать не пойдут?
– Сказал тоже! То – держава же!..
– Что-то я не пойму: служить не пойдем, державу защищать станем, – удивился купец.
– Вот, вот! Тут кумекать надо. Держава всех оберегает: русских, татар, казаков, всех. – Яков многозначительно поднял палец. – В державе быть выгодно всем. По одному – все едино кто-то подомнет. Особливо малых, слабых…
– Любо мне тебя слушать, Яков! – восхитился Анисимов. – Ты приходи в вечеру ко мне, где я на постое. Чай бухарский пить да беседы вести.
Слова купца польстили казаку. Он степенно разгладил бороду, ответил:
– Отчего же не прийти, коли зовут. Почет не ярмо, шею не трет небось!
Купец Анисимов выставил на стол несколько сортов меду чистого, меду хмельного, вина зеленые, вина заморские, квасы и наливки. Арбузы соленые и свежие, яблоки моченые, овощи соленые и свежие и еще много чего. Жареный поросенок лоснился от жира. Индейка, гуси, утки… Всякой посуды – и дорогой и не очень – на столе было предостаточно. В те поры редкий барин не возил за собой горы дорогого скарба. Редкий купец не подражал господам.
Яков как увидел это, смекнул:
«Неспроста купец меня обхаживает. Глядишь, барыш какой светится!»
Петр Анисимов не спешил. Он налил в большой серебряный стакан анисовой водки и с почетом поднес гостю. Яков отказался:
– Нет, нам законом Божиим запрещено. Старой веры мы приверженцы. И то грех, что я из чужой посуды есть стану… Да уж – это грех малый. Отмолю!
– Уважь, Яков Иванович, – улыбаясь, простодушно просил Анисимов. – Помню я, как при Пугаче-то яицкие казаки гулеванили!
– То охальники! Охальники везде есть… Я тверд в вере и в слове!
– Ну, тогда хоть отведай моего хлеба-соли.
– Ета можно. Ноне, кажись, не пост, – согласился Яков, засучивая рукава рубахи на мощных локтях.
И захрустели на белых казачьих зубах птичьи и свиные сухожилия, овощи и фрукты. Куски нежной осетрины, черная икра ложками исчезали под густыми усами… Любо-дорого посмотреть! Сам есть захочешь!..
Четвертую ширинку, мокрую от пота, сменил гость, так хорошо шел чаек под беседу. Наконец купец сказал:
– Мне велено поклон тебе передать, Яков Иваныч…
Казак удивленно вскинул брови.
– Да, да и вот это, – Анисимов повернулся к маленькому ларцу, стоявшему возле него на лавке.
Яков только сейчас его заметил. Он принял ларец, не переставая удивляться, открыл его. Внутри лежал приоткрытый кожаный кошелек с золотыми монетами и небольшой свиток бумаги.
– Читать-то умеешь? – спросил купец.
– У нас в куренях матери с детства чадов своих псалтири учат. И читать и писать обучены, – бурчал Яков, разглядывая содержимое ларца.
– Тогда прочти грамотку-то.
В бумаге значилось, что дана для беспошлинной торговли на всей реке Волге, по Яику и Дону. Кому дана – вписано не было. Подписано князем Потемкиным и печать приложена.
– Почто мне это читать дал? – спросил Синильников.
– Так привет и бумага тебе же посланы, хоть сейчас вписывай себя.
– За что же милости такие? Ежели мне дадено, почему сами имя не вписали? – сомневался Яков и недоверчиво косился на хозяина.
Купец посерьезнел.
– Скажи, Яков Иваныч, можешь ты мне слово дать на Святом Писании, что сохранишь в тайне то, что скажу тебе.
– Ну… ежели не противу Бога, закона, совести… тогда могу, – осторожно пообещал Яков.
– Вот перед Писанием… – Анисимов потянулся к полке с иконами.
Яков, потеряв терпение, взъелся:
– Вот что, Петр Сергеич, ежели ты боишься чего, то не неволь себя. Я тебе прямо скажу – клясться не стану!.. Выдавать тебя тоже не буду… Мое слово и пыткой не сломишь! Ты ежели сумлеваешься – возьми ларец и с благодарностью возверни хозяину.
Анисимов смутился. Оба молчали, не зная как поступить. Наконец Яков поднялся и сказал:
– Ну, благодарствую на угощении…
– Постой, казак, не обижайся! – остановил его купец. – Дело больно важное… Да я тебе верю… Ты передавал весточку от русского полоняника?
– Было такое, – насторожился Яков.
– Ну, вот и вышла тебе за то благодарность и деньги от князя.
– Вона как, – протянул Яков. – Вот это батюшка у Ефрема!
Анисимов засмеялся:
– Нет, батюшка его не князь. Но привет от Ефрема и князю передан.
Яков внимательно посмотрел на купца, на ларец, снова на купца, вздохнул и сказал:
– Кажись я понял! – И замолчал.
Анисимов не ответил, ждал. Яков продолжил:
– Ежели бухарцы проведали бы про эти приветы, то Ефрему кол показался бы щекоткой… Но скажу тебе – он там держится… А что, нужно вызволить его?
– Нет. Князь Потемкин лично тебя просит помочь Ефрему в деле государственной важности, – торжественно изрек Анисимов. – Его сиятельство благодарен тебе за то, что защитил ты его человека, когда на него накинулся бухарец.
«Ого! – подумал Яков. – Так выходит у меня на струге есть доносчик?»
Вслух спросил:
– Как прознали, что помог?
– Твои работники и товарищи хвалят тебя открыто.
Казак еще малость повздыхал и решился:
– Ладно, говори, что надо вершить? Перед Богом говорю, – Яков встал и перекрестился двуперстием, – ни пытка, ни смерть не остановят меня, коли нашему человеку помочь надобно! Как водится: за своего хоть в ад!
Оба словно ношу сбросили, разом повеселели без вина, разговорились.
– Теперь понял, почему имя в бумагу не вписали? Чтоб тебя загодя не выдать ненароком.
– Другое не понятно – уж больно льгота мне в торговле большая дадена. Для чего? – Почесал в затылке казак. – А ну как всю торговлю в одни свои руки заберу? Разгоню всяку шушеру и зачну цены свои гнуть?..
– Пожалуй, для этого твоих капиталов маловато будет, – усмехнулся купец. – Через тебя беспошлинно торговать многие бухарские купцы соблазнятся. Значит, нужда в Ефреме большая будет. Значит, с нами ему легче будет сноситься. Спрашивать станут, за что милость такая. Отвечай, мол, при бунте услугу князю оказал.
