Маска так или иначе соответствовала выражению лица венецианцев. Она стала экспрессивной. Маска – символ тайны в городе тайн. Она наводит на мысль о том, что сам город, как и человек, носящий маску, ведет двойную жизнь. Венеция была известна алчностью и двуличием, прячущимися под праздничной или эстетически привлекательной наружностью. Это в полном смысле слова город двойственности, город отражений в отражениях. Было сказано, что в Венеции нет ничего однозначного; все, от искусства до управления, открыто бесконечным толкованиям. Сама этимология слова carniva двусмысленна. Что означает carnevale? «Прощай, плоть» или «плоть имеет силу»? Слово vale может иметь любое из этих значений. Некоторые производят это слово от carnem levare (отказ от мяса). Также знаменательно, что маска называлась larva (гусеница), – это намек на тайну развития жизни, превращение гусеницы в бабочку. Поэтому карнавал также прославляет Венецию как место Протеева многообразия и восторга. Рёскин увидел там «самого Протея, скрытого под ее (Венеции) пахнущей солью кожей».
Сама маска имеет неожиданные коннотации. С черной bauta и черной треуголкой она ассоциируется со смертью. Под ней может скрываться ее скалящийся череп. Под ней может вообще ничего не скрываться. Современную Венецию описывают как пустую маску. Жан-Поль Сартр писал: «Когда я смотрю на палаццо Дарио… у меня всегда возникает чувство, что да, это наверняка там, но в то же время там ничего нет». Там уже нечего искать. Нечего описывать.
Карнавал служил и общественным целям. В городе, где роли патрициев и граждан были четко определены, потеря идентичности нередко приветствовалась. Во время исполнения своих обязанностей патриции напускали на себя суровый и мрачный вид, призванный свидетельствовать об их общественном положении. Карнавал позволял ослабить личное и общественное напряжение, не давая ему распространиться. Так карнавал сообщал устойчивость людям и институтам Венеции. Способствовал развитию у всех венецианцев чувства общности. Давал некоторое представление о вечных принципах равенства и братства. Служил напоминанием о якобы изначальном равенстве венецианцев, когда они начали искать убежища в лагунах.
Карнавал стал формой общественного обновления. В других городах и других государствах празднование свободы карнавальной жизни становилось поводом для заговоров и даже мятежей. В Венеции этого никогда не случалось.
В конце 1970-х годов, пережив период упадка, карнавал возродился для жителей острова Бурано, а затем распространился на всю Венецию, где власти быстро оценили его значение в качестве приманки для гостей. В этом предприятии они добились полного успеха. Сейчас это карнавал туристов и для туристов. Разумеется, он в высшей степени коммерциализирован, его различные мероприятия финансируются акционерными обществами. В 2008 году он полностью перешел в частные руки, под контроль компании, условно названной Venice Events Limited. Управляющий венецианским казино провозгласил, что «спонсоры получат в свое распоряжение номера в лучших гостиницах, билеты, эксклюзивные столы и особые условия в казино». Однако карнавал всегда был коммерческой операцией, отчасти направленной на иностранцев. Он просто выполнил свое истинное предназначение, постепенно становясь все более нереальным и пустым.
Существовали и другие торжества и развлечения. Торговые ярмарки – к примеру, Феста делла Сенса в середине мая, – по сути, бывшие праздниками торговли и коммерции. Там венецианские купцы выставляли свои лучшие шелка, а золотых дел мастера – свои лучшие украшения. Там устраивались красочные шествия различных гильдий, во время которых стиралось различие между коммерцией и религиозной церемонией. Дети трубили в стеклянные рога. Лавки сверкали зеркалами и огнями. Братство гильдии Святого Роха вздымало знамя с надписью: «Обильные богатства, радостный труд, всеобщее веселье». На картине Габриэле Беллы изображена ярмарка конца 1770-х годов, с площадью Святого Марка, заполненной бесчисленными лавками, киосками, ларьками и навесами, из-за чего она напоминает арабский базар.
Неудивительно, что Венеция прославилась как город представлений с участием многочисленных шутов, жонглеров и акробатов. На площади Святого Марка подвизались шарлатаны и бродячие актеры всех мастей. Они валом валили в Венецию, где их не притеснял закон. Танцевали и пели в диковинных костюмах на специально построенных подмостках. Толкавшиеся среди них знахари красноречиво расхваливали достоинства своих эликсиров и «лечебной воды». Иллюзионисты у всех на виду отрезали себе руки, истекая кровью, но лишь для того, чтобы потом продемонстрировать свою неповрежденную плоть. Там были заклинатели змей, зубодеры и фокусники, которые, по словам Томаса Кориата, «показывали удивительные фокусы, которые почти невозможно описать». Отелло подозревают в том, что он опоил Дездемону приворотным зельем. Венецианские зелья славились по всей Европе.
Карнавал был местом нескончаемых азартных игр. В конце XII века Никколо Бараттьери, установившему на piazzetta две колонны, в награду разрешили поставить между ними публичные игорные столы, первые в Европе. Вскоре на этом месте стали проводить публичные казни, оно и поныне пользуется дурной славой. Игорная лихорадка быстро распространилась по городу. В XIII и XIV веках предпринимались попытки взять азартные игры под контроль. К примеру, власти сочли необходимым принять законодательный акт, запрещавший играть в карты во внутреннем дворе Дворца дожей и в базилике Святого Марка. Однако одержимость игрой ничто не могло остановить. Игральные карты были изобретены не в Венеции, как иногда утверждают, однако венецианцы вскоре получили нечто вроде монополии на их изготовление.
Во многих больших домах, и в частности в домах куртизанок, существовали ridotti (игорные залы). Эдикт 1598 года упоминает места, где процветают «игры, пьянство и прочие нечестия», как явный позор для государства. Слуг призывали доносить на хозяев, ставящих у себя игорные столы. Пристрастие к игре питали не только аристократы. И простые венецианцы были заядлыми игроками. В карты и кости играли в тавернах и на площадях, в винных лавках и цирюльнях, на мостах и даже в гондолах. Венецианцы готовы были делать ставки в любой игре – от шахмат и шашек до кеглей и джидоко (игра, похожая на теннис). Нередко они бились об заклад на результаты выборов; на одного из кандидатов ставили чаще, чем на другого, и на Риальто появились киоски букмекеров. Чтобы узнать, кто победил на выборах в Сенат или в Совет десяти, на площади собирались толпы людей, воодушевленные отнюдь не общественным пылом. Их интересовал только исход гонки. Поэтому власти города решили взять под контроль то, чему не могли помешать, и извлечь из этого прибыль. К XVI веку ridotti получили лицензию на разные виды игры и на то, что было названо честной беседой. В 1638 году Венецианское государство само начало финансировать общественный игорный дом «Ридотто», ставший парадигмой или прототипом европейских казино.
В начале XVIII века азартные игры превратились в главный элемент карнавала. Они также стали спортом патрициев, которым те занимались в дорогих клубах и в чисто коммерческих целях. Тогда говорили: «Ничем не рисковать – занятие для человека, который ничего не стоит». Так игра стала олицетворять великодушие и благородство. Некий англичанин, посетив игорный дом, заметил, что он «набит битком, так что зачастую бывает затруднительно пройти из одного зала в другой; однако там царит тишина более глубокая, чем в церкви… воистину удивительно наблюдать за тем, с каким спокойствием и степенностью проигрываются весьма значительные суммы…» Венецианцу полагалось с полным безразличием относиться к проигрышу или выигрышу.
