– Ты почти до всего докопался, пронырливый человечек! Выпусти меня и останешься жив.
Динамик щелкнул и отключился.
Буря за пределами платформы усилилась, теперь воздух шипел, маслянисто булькал, набирая жар. Из-под шапки Доры по лбу и шее потекли струйки пота. Одежда, а особенно тяжелый рюкзак на спине показались доспехами средневекового рыцаря, забравшегося в микроволновку.
Наверно, пилигриму стало совсем туго, он метнулся к клону в кресле, материализовался и изо всех сил дернул на себя ремни, высвобождая пленника. Паренек дернулся, поднялся, завалился на колени. Силуэт Орэфа снова замигал и протек сквозь химеру. Раз, другой, третий.
Пилигриму никак не удавалось зацепиться за чужое тело. Тогда он ринулся на Ксану, но в двух шагах от кабинки словно наткнулся на стену, отлетел, попытал счастья с Дорой (ее сердце загремело, ударяясь о ребра, и замерло от страха) и остался ни с чем. А оставленный без присмотра парень-клон тем временем встал на четвереньки, выпрямился, бездумно сделал пару шагов, оступился и свалился вниз с платформы – прямо в кипящий воздух.
Дорофея вдруг поняла, что над ними не небо, а все тот же кипящий котел: он начинался где-то в метрах трех над их спасительными будками. И еще – она совсем не чувствовала Ксаны. Та спешно тасовала карты, не сводя темных глаз со своего врага. «Только не делай глупостей, пожалуйста», – мысленно попросила ее Дора.
Где-то там, сквозь дрожащую, пузырящуюся стену угадывались длинные силуэты башен. Мигрантка не смела представить, каково смотреть на это светопреставление глазами сенса. Пожалела Нику и Ланса. Ой, к нему тоже не пробиться! Да что Ланса, Машку, ее зеркальное отражение, не учуять!
Стало еще страшнее, чем в памяти Левашова. Тут-то все взаправду. Страшней было только на родине, когда мигрантка осознала: путь за Землю-56 для нее закрыт навсегда. Но Земля-1 сейчас не имела значения. Ничто не имело значения, кроме этого пятачка в сердце энергетического шторма.
– Зачем ты к нам явился? – возобновил допрос Роберт.
– Чтобы вернуть в мир тех, кто достоин им править! Моя сотня химер дожидается их.
– Поседеют и ревматизмом заболеют от скуки, – съязвил ученый.
– Я не уйду! – Орэф был в бешенстве. – Вы все обречены.
– У меня хватит энергии держать тебя здесь сколь угодно долго, ты это знаешь. И две девчонки не вынудят меня тебя отпустить.
Дора прикрыла глаза. Он не шутит. Когда дело касается его репутации, возможности познавать мир, Роберт никогда не шутит. Но она не готова пожертвовать собой ради спасения человечества, у нее столько планов!
– Я провел в капсуле-хранилище неведомо сколько веков, – возразил пленник. – И я не одинок. Нас было двести – запрограммированных любыми путями вернуть хозяев в материальные тела. Погибну я – придут другие!
– Я знаю, что ты не обычный мигрант, а робот! Дай угадаю, первая химера, разумная энергетическая тварь, цепной пес у трона спятивших экспериментаторов! – продолжал ерничать Роберт.
Ему было интересно. Наверняка не только динамики в кабинки вмонтировал, но и камеры.
– Убей ты его скорей! – не выдержала Ксана. – Убей этого паразита, за все то, что он сделал!
– А если они уже вернулись в какой-то мир, а ты убиваешься тут? – Дора испугалась за наглую девчонку. Вдруг пилигрим сумеет прорваться к ней? Или к Дорофее? Что тогда будет? Она очень надеялась, что у него сохранилась хоть какая-то симпатия к Дельте. – Откуда должны прийти твои хозяева?
Пальцы постоянно проверяли защелку на дверце кабины. Пусть иллюзия защиты, но все же.
Призванное ими существо никак не могло стабилизировать свою форму, будто колебалось – кем лучше быть – полупрозрачным джинном или земным человеком. Наверно, с точки зрения пилигримов, он ей почти родственник.
– Они были людьми куда более могучими, чем вы! – Орэф, как и Роберт, тянул время. Но для чего? – Они отправились к звездам без кораблей, став энергией. Но перед этим пожелали обрести свой дом на Земле и создали нас. Двести индивидуальных сценариев, двести программ их возвращения.
– Сто девяносто восемь, – усмехнулся Роберт. – Координатор мертв. Ты почти покойник.
– Да убейте же его! – Ксана зло стукнула кулаком по пластику. – Не было бы никакого бессмертия для землян! Ты обманул моих родителей, поманил глупой мечтой! Твои хозяева…
– Быть может, они бы позволили… – Голос Орэфа стал глубже, сильней. – Позволили твоим родителям жить и быть их прислужниками! Вителю идет рабский ошейник. Он слишком слаб, чтобы стать кем-то полноценным.
– Ксана, не-е-ет! – заорала Дора, ибо девчонка напротив распахнула дверцу кабинки. Вот чего он добивался – вывести ее из себя! Заманить!
– Нет, стой! Он этого хочет!
Роксана ступила на ребристый пол, замерла, как львица перед решающим прыжком. Колени полусогнуты, кулаки сжаты, голова наклонена вперед.
– Ты же сама их сдала, – продолжал искуситель, видя готовность девушки наброситься на него, переступить невидимую границу. – Сдала, знаю. И допрашивала вместе с врагами. Отца и мать допрашивала, ломала ее и мои защитные блоки в их головах! Ты предательница!
– Ксана, одумайся. Он тебя погубит!
– Ну хватит, – пробормотали в динамике, – крокодиленыш, не уберешься обратно – поджарю, как шашлык.
Лицо Роксаны исказилось презрением, она рассерженно швырнула в Орэфа карты и отступила назад. Цветные бумажки кружились, пролетали сквозь ставшего прозрачным пилигрима. Охотники на берегу воздушного бушующего озера восприняли этот жест как сигнал и выстрелили разом с четырех сторон. В центр платформы ударил сноп молний. Волоски на запястьях Доры встали дыбом, кожу защипало.
Над полом сформировалась, затрещала шаровая молния. Смотреть на нее было невозможно, еще труднее – не смотреть. Слезы текли по лицу Дорофеи, колени подгибались. За одно мгновение перед внутренним взором высветилась жизнь Дарьи Фелисии и растаяла, унесенная ветрами переживаний.
– Ложись! Быстро! – приказали из динамиков.
Тело подчинилось автоматически, растянулось на полу. Девушка вжалась лбом в вонючую шершавую поверхность, зажмурилась.
Взрыв вышел такой силы, что, казалось, лопнут барабанные перепонки, обратится в труху мозг, расползется лоскутами кожа.
Первым из чувств вернулось осязание. Подушечки пальцев гладили пластик, перекатывали занесенные сюда на обуви песчинки. Мучительно хотелось пить. Дорофея с трудом поднялась вначале на четвереньки, потом, уцепившись за дверцу кабины, на колени. Выглянула наружу. От Орэфа осталась лишь горстка пепла да раскаленное добела пятно на платформе.
Почему в груди завыла, горько заплакала жалость? Не оттого ли, что память Дарьи Фелисии протестовала? Для Дельты пилигрим был вторым отцом.
– Эй, мелкие, еще не спеклись? – Жизнерадостностью Роберта можно было зажигать звезды.
