К околице деревни, где когда-то до Посещения существовал колхоз «Красный путь», добрался без особых эксцессов, хотя попотеть, сматываясь от своры мутакоров, одиночного рубаки и потом от здоровенного потапыча, все же пришлось. Для третьего круга это было вполне нормально, так сказать. Крупных тварей здесь гораздо больше. Сталкеру оставалось только радоваться, что израсходовал всего пять патронов и остался невредим, а не все патроны и погиб.
Добрался первым, за полчаса до срока. Конечно, нельзя было гарантировать, что кто-то вообще явится. Реверс по прошлым ходкам знал здесь одну укромненькую позицию, там и залег, благо она сохранилась нетронутой. Не с руки было заявиться без снайперки, но тут уж как получилось. Пристроив «калаш» наведенным на цель, Реверс стал ждать. Паралитической в любом случае не пальнуть, если вынудят воевать, а не договариваться.
И будто накаркал своей готовностью к войне. Срок еще не пришел, а выстрелы раздались, и не Реверс начал первым. Стеганули очередью по кустам, в которых он притаился, вынудив его спешно ретироваться со своей позиции. Как засекли, неясно! Потом прилетела граната… Громыхнуло так, что земля заходила ходуном, и осветило все на многие метры вокруг. Реверс даже разглядел чей-то мелькнувший силуэт и… не саданул в ту сторону ответной очередью. Увы, не задались мирные переговоры.
Реверс рассчитывал на преимущество внезапности. А сейчас все разворачивалось по худшему сценарию: либо убьют его, либо он уничтожит этого мелькнувшего или больше людей, если тот не один явился. И адекватного диалога не получится, не с кем станет говорить. В том или ином смысле.
Поэтому оставалось только одно, подсказала чуйка. Надо сдаться.
Она же резонно заметила, что, когда хотят убить гарантированно, сначала гранатами закидывают, а не очередью предупреждают, проскочившей поверх головы.
Вот только каким способом сдаваться-то? Встать во весь рост – ненароком изрешетят даже вопреки первоначальному намерению. А потом уже посмотрят, собирался ты в плен или хотел высадить весь рожок. Переместившись, он себя не выдал, но засиживаться на одном месте в раздумьях не стоило, рано или поздно непременно найдут. Ведь как-то же обнаружили предыдущее местонахождение, значит, не хуже него знают этот сектор. Тогда уж придется воевать без дураков.
Ну ладно, решил сталкер, надо хоть что-то позаимствовать у киношников.
Реверс достал из кармана носовой платок, условно белый, привязал мятую тряпочку к сухой ветке, весьма кстати валявшейся рядом, и высунул ее из-за ствола дерева, за которым прятался.
Время замерло…
Демонстративно высунув «калаш» из-за дерева, подержал его пару секунд на весу и отбросил подальше.
– Руки вверх! Выходи! – выкрикнул боец в маске, появляясь из укрытия. За ним показался второй.
– Сдаюсь я, сдаюсь! – ответил Реверс, подымаясь на ноги и вышагивая из-за толстого ствола. Вряд ли бойцов двое, скорей всего в зарослях прячутся и…
В том, что не ошибся, он убедился почти сразу. За спиной раздался тихий шорох, и на затылок обрушился беспощадный удар. Реверс ни удивиться не успел, ни тем паче уклониться. Он просто не успел даже начать реагировать на тыловой звук – к нему подобрались со спины впритык, а он не засек абсолютно ничего, словно ударивший материализовался из ниоткуда. А после удара сталкер не мог бы удивляться физически, потому что человек без сознания не чувствует и не думает ни-че-го.
* * *
Хлесткий удар по щеке.
Как сквозь вату, отдаленное, едва расслышанное:
– Очухался?..
Еще удар, по другой щеке. Сознание возвращалось болезненно, тягуче. Тьма, застившая разум и зрение, не торопилась рассеиваться.
– Давай, давай, я же знаю, что ты слышишь…
Но уступила принуждению. Глаза приоткрылись, чтобы испытать ноющую боль, причиненную светом, сменившим тьму.
В помещении, где очнулся Реверс, света не было. Темно и сыро в нем. Источник боли в глазах поступал от фонаря в руках у неизвестного. Он слепил сталкера и не давал собрать шатающиеся мысли. Последовало еще несколько пощечин, затылок эхом отзывался тупой болью.
Если бы не было так худо, он бы даже отметил факт, что у киношников много чего позаимствовать можно, не только импровизированный «белый флаг»… Реверс сидел на полу, прислоненный к стене, руки выкручены и зафиксированы сзади. Веревка стянула локти, верхние конечности затекли, онемели, практически не ощущаются.
Но надо отдать им должное, отделывать его образцово, как в кино, эти не собирались. Даже на тумаки поскупились. И прикладами не гвоздят по ребрам, ногами не топчут, коленом челюсть не сворачивают. По щекам, как барышню, отлупили, и будя.
– Спас… сибо… – кое-как выговорил Реверс. Зубы вроде все целы. Главная проблема – последствия вырубающего удара по затылку.
– За что вдруг? – спросил другой голос, более молодой. Говоривших и лупивших по щекам Реверс рассмотреть не мог, только угадывал их по сторонам от ослепляющего света.
– За… целые ре… бра и… неотбит… тые почки…
– Та нэма за що, – с неожиданным украинским говором вступил в общение третий голос, человека гораздо более старшего. – Мы ж нэ тварюкы мутни якись.
– Ты ваще кто такой? – первый голос, спрашивавший, очухался ли, звучал резко, жестко.
– С-с… сталкер… – прошептал Реверс. – Кто ж еще…
– Ты убил Горыныча, сволочь! – Неизвестный от полноты чувств опять хлестнул пленника по щеке, хотя приводить его в чувство уже не требовалось. – Мразь!! Тьфу!!!
Реверс ощутил, как что-то мокрое прилетело ему на лоб. Слюна потекла вниз по переносице и попала в глаз.
– Спасибо, что не дерьмо, – поблагодарил Реверс снова. Мутная пелена с каждым словом, с каждым мгновением отступала, и говорить становилось легче. – Не убивал я вашего Горыныча. Ошибочка… хлопцы, – ввернул он словечко специально для третьего. На авось, на удачу. Дядя вроде самый спокойный из них троих, но может оказаться и самым непримиримым.
– Нэ дури! – остановил вспыльчивого напарника третий голос. – Отведи фонарь, поговорим сначала.
Теперь старший говорил почти без акцента. Обладатель первого голоса буркнул что-то неразборчиво, но подчинился, поднял фонарь вверх, осветив потолок, деревянный, как Реверс определил позже. Он по-прежнему не видел лиц, но фигуры рассмотрел четче совсем скоро. Глаза испытали наслаждение сразу и открылись шире. Старший из троих, мужик крепкого телосложения, но не очень высокий, стоял правее и дальше от стены.
– Бобер давно знал Горыныча, еще до закрытия, – объяснил он. – Меня можешь называть Круглый. Молодого Лапшой кличут.
После паузы, которую выделил пленнику на осмысление сказанного, Круглый спросил:
– Если развяжем, будешь говорить?
