И маркиз демонстративно начал дремать. Бомарше поднялся с кресла и церемонно передал Ферзену несколько листков:
– Это ваше – роль кардинала де Рогана. Удачливый любовник будет играть роль неудачника, столь на него похожего.
Ферзен побледнел:
– Я здесь не для того, чтобы участвовать в комедии! Бомарше улыбнулся:
– Вы здесь для того, чтобы убить меня. Я помню.
– Да нет, скорее вас обоих, – сказал граф.
– Возражаю! – пробудился маркиз. Бомарше засмеялся:
– И маркиз прав! Вы спешите… Ибо, как вы узнаете далее, убивать надо не двух, а трех губителей. Их было трое!.. Что же касается «участия в комедии»… как вы опять же узнаете далее, я много раз заставлял вас делать именно это. Правда, вы об этом не догадывались… Теперь же, когда я прошу вас сделать это сознательно, вы негодуете. Поверьте, я лишь прошу помочь нам все вспомнить… и побыстрее узнать о третьем. Ферзен швырнул листки на пол.
– Что ж, воля ваша, – сказал Бомарше.
Мадемуазель де О. нагнулась и, смеясь, подняла листки. Это было то движение, полное грации и так хорошо знакомое графу… Согнутый стан Антуанетты… Несчастный Ферзен все следил за ней, не мог оторваться.
Фигаро деловито забрал листки у мадемуазель, аккуратно вложил их обратно в красную папку.
Бомарше перехватил взгляд графа.
– Да… и грация, и движения, и даже манера смеяться… Какова шутка природы! Живая Антуанетта, не правда ли? Расскажи графу, что ты чувствовала в день, когда казнили королеву. В это время, граф, она была в Дижоне… естественно, в чьей-то постели.
– Мне стало плохо, – засмеялась мадемуазель де О., – у меня пошла кровь горлом, и никто не мог остановить ее, сударь.
Бомарше добавил:
– Ее кавалер в тот день был по уши в крови, буквально плавал в кровавой постели… Однако вернемся к пьесе. Итак, я продолжил создавать свою Пьесу Жизни. Первый акт явно шел к удачному концу: де Ла Мотт уверила кардинала, что она находится в самой нежной дружбе с королевой. Герцог Орлеанский заказал поддельные письма королевы к де Ла Мотт, которые показали кардиналу. Мы устроили ему превосходное зрелище: из своих окон он увидел, как де Ла Мотт после их бурной ночи села в подъехавшую карету. И в окне кареты потрясенный кардинал различил… лицо королевы! Излишне говорить, что это была наша мадемуазель де О. Она нежно помахала ему рукой – кардиналу объяснили, что это аванс. Он поверил… Первый акт был успешно сыгран. Далее я мог предоставить событиям развиваться своим чередом. Главное в пьесе – правильно придумать характеры, и тогда им можно довериться. Интригу они не испортят»
– Какая скука, – зевнул маркиз.
– Потому что спите не вы, а ваше воображение. Вы забыли – одновременно разыгрывалось другое действие. Я ездил на репетиции «Севильского цирюльника». Этот маленький театр в Трианоне… божественная шкатулка из мрамора, золота, бархата и зеркал. И на сцене – королева, играющая Розину. Вы должны, маркиз, оценить это наваждение. Днем я видел королеву в платье Розины, а ночью шлюха с лицом королевы снимала очень похожее платьице и спала со мной. В театре я ей кланялся и служил, а в постели… Она была вашей достойной ученицей… Кстати, я вспомнил имя соседа-итальянца. Его звали Казакова. Он называл это «венецианскими любовными сумасбродствами». И днем, когда мы репетировали с королевой, я поневоле иногда забывался… два лица сливались… И королева ловила в моем взгляде отнюдь не только почтительность.
– Еще слово… – глухо сказал Ферзен.
– …и оно будет последним. Аморфная реплика, к тому же вы ее уже говорили. Но, признаю – виноват. Обещаю впредь щадить ваши чувства. Мадемуазель, текст королевы!
Фигаро с поклоном протянул мадемуазель новые листки, и она начала читать нежным, звонким голосом:
– «Как я играю, дорогой Бомарше?»
– «Ваше Величество, вы играете по-королевски», – церемонно ответил Бомарше. И продолжил, обращаясь к графу: – Гордая королева, к моему изумлению, обожала играть пастушек, субреток, даже горничных. Я осторожно спросил ее об этом. И она так объяснила: «Я отдыхаю в этих ролях, мсье Бомарше. Ибо с первого дня в Париже я – жертва ужасного этикета, который правит этим вычурным двором… Помню, когда я приехала сюда, была зима. Первое утро в Версале, холодно… Я только встала. Фрейлина уже приготовила мне теплую рубашку, и я вылезла из постели, протянула руки, чтобы ее взять… Но не тут-то было! В этот момент вошла герцогиня Орлеанская, и мою рубашку мимо моих протянутых рук фрейлина отдала ей! Теперь герцогиня с тем же почтительным поклоном протягивала мне спасительную рубашку, но… тотчас отдернула, потому что следом за ней вошла жена брата короля, и моя рубашка перекочевала в ее руки. Стуча зубами от холода, я разревелась. Я решила, что надо мной издеваются. Оказалось – этикет! Первая фрейлина имела право подать мне рубашку, только если в гардеробной не было принцессы королевской крови. Но и та должна была уступить это счастье ближайшим родственникам короля. И я причитала в ужасе: „Какой кошмар! Какая несусветная глупость!“
– Боже… Ее голос… – не уставал шептать несчастный Ферзен. Но поймав насмешливый взгляд Бомарше, он сказал: – Негодяй…
– И это вы уже говорили. Но я просил не спешить с выводами и подождать конца нашего скоморошьего представления. Ибо в это время второй акт моей пьесы уже начался – ко мне вновь привезли маркиза… Маркиз, как ваша память?
Маркиз безмолвствовал.
– Фигаро, помогай стыдливому маркизу. Текст! – нетерпеливо сказал Бомарше.
Фигаро продолжил степенно читать:
– «Герцог беспокоится: что с интригой?»
– «Передайте пьеса уже сочинена».
– «Я не сомневался, ибо в подобном вы мастер. Но герцог сомневается и хочет узнать ее содержание».
– «Пьеса неинтересна в пересказе, ее следует смотреть на публике. И вскоре герцог увидит ее вместе со всей Францией, – сухо сказал Бомарше. – А пока отыгран только первый акт. К сожалению, я не смогу порадовать его разнообразными подробностями, весь первый акт протекал однообразно – в постели кардинала. Но второй акт… о, второй акт! – Бомарше потрясал руками. – Однако для развития интриги мне необходимо узнать… о самой изысканной драгоценности, которая сейчас продается в Париже». Маркиз засмеялся:
– Я знал, вы придумаете именно этот ход. Деньги и драгоценности движут банальную интригу…
– Я не прошу вас рассуждать сейчас, маркиз. Я прошу вас вспомнить ваши реплики тогда, – сухо сказал Бомарше. – Но, видимо, зря.
Маркиз молчал.
– Текст маркиза, Фигаро.
– «Я все передам Его Высочеству. Встретимся утром, сударь».
– Вот так, граф, – сказал Бомарше. – Я ждал маркиза все следующее утро и весь день – тщетно. Только поздним вечером карета с опущенными занавесками привезла его.
Фигаро читал текст маркиза:
