Ильда тихо подошла к низкой тумбе, стоящей у входа, и достала из верхнего ящика пистолет. К нему уже был прикручен глушитель, поэтому время на приготовления тратить не пришлось. Она сняла туфли, чтобы не стучали по плитам, выглянула в гостиную и увидела открытый проем в соседнюю квартиру. Ильда быстро вошла внутрь, и как оказалось, вовремя: Мауро уже достал телефон. Он весь обмяк от страха, бросил телефон на пол, не посмев сопротивляться приказу.
– Ильда, я…
Мауро смотрел на пистолет, широко раскрыв глаза. Он тяжело дышал, и этот шум раздражал Ильду. Сделав несколько шагов вперед, она на мгновение остановилась и с презрением посмотрела на съежившегося от страха мужчину.
– Не убивай, – умоляюще выдавил он из себя и тут же рухнул на кровать, потому что Ильда с силой ударила его рукоятью пистолета по голове.
Мауро упал лицом на красный шелковый шарф. Ильда со злостью сбросила его обмякшее тело с кровати на пол и взяла шарф в руки. Тонкая материя приятно холодила кожу, и от этого прикосновения Ильда немного расслабилась. Она аккуратно положила шарф на тумбочку у кровати. Затем достала телефон и набрала номер. Через два гудка ей ответили.
– Здравствуй, Карло, – сказала Ильда. – Произошла маленькая неприятность. Рядом со мной лежит Мауро. Без сознания. От него нужно избавиться: он видел то, что не должен был.
– Ты одна? – спросил Карло.
В голосе его не было ни удивления, ни волнения. Это понравилось Ильде. Она любила мужчин, которые не впадают в панику раньше времени. Карло являлся одним из них: он всегда бесстрастно смотрел на ситуацию, не принимал поспешных решений и был уверен в том, что делает.
– Леона с Табо. Оба не в курсе того, что здесь происходит.
– Хорошо. Жди, я пришлю ребят.
– Карло, – задумчиво произнесла Ильда, – нам придется прихватить с собой привратника, потому что только он мог сказать Мауро номер квартиры, в которой живет Табо.
– Ясно. Ни о чем не беспокойся. Мои парни появятся через полчаса, я дам им нужные указания.
Ильда отложила телефон в сторону, подошла к кровати и принялась собирать лежащие в беспорядке бумаги. Мауро со стоном зашевелился, и Ильда пнула его ногой по лицу. Затем наклонилась и посмотрела, не осталось ли на щеке следов от удара. Кожа слегка покраснела, но, к счастью, осталась ровной и без припухлостей. Ильда снова переключила внимание на бумаги, собрала их в одну стопку и переложила в кожаный портфель. «Лучше передать их Карло», – подумала она и присела на кровать в ожидании помощи.
* * *
Небо было еще темным, но край горизонта уже горел встающим из моря солнцем. Оранжевые блики стремительно разбегались вокруг него, опаляя воду огнем. С какой-то внутренней дрожью Ильда наблюдала за растущим солнцем. Она спрятала глаза за оправой темных очков и, не отрываясь, смотрела на рассвет, будто видела его в первый раз.
Десять минут назад люди Карло избавились от Мауро, а за час до этого в своей квартире был убит привратник. Глупый мальчишка поплатился за жадность. И если при том убийстве Ильда не присутствовала, то последние мгновения жизни Мауро пропустить не могла. Она молча наблюдала за тем, как его сначала утопили в водах залива, потом посадили в машину и вывезли на мост к месту, где уже несколько дней велись реставрационные работы. Мауро пристегнули к креслу ремнями безопасности, машину завели и столкнули вниз, придав убийству вид несчастного случая. С холодным сердцем Ильда смотрела, как машина медленно уходит в воду. Ничто не дрогнуло внутри. Но сейчас, стоя на мосту Свободы и глядя на золотящуюся в лучах солнца Венецию, ей захотелось плакать. Мауро стал случайной жертвой, но его не было жаль. Почему же на душе так гадко и противно? Ильда брезгливо сморщилась, вспомнив его мокрое от слез лицо, лживые и глупые уверения, что никто не узнает об увиденном им. «Естественно, – мрачно подумала она, – никто не узнает». Не зря говорят, что любопытство – это порок. Оно приводит к таким результатам, которые страшно представить. Нельзя вмешиваться в жизнь людей и думать, что это не повлечет за собой никаких последствий. Либо делать это нужно очень грамотно и скрытно, либо вообще не браться. Потому что самовольные действия в чужой игре меняют ее ход, и чаще всего счет становится в пользу не случайного игрока, а того, кто больше подготовлен. Мауро переоценил свои возможности, предполагая, что доиграет до конца, и уже в самом начале получил мат в один ход.
Ильда села в машину и выехала на Пьяццале Рома. Венеция только просыпалась, и ее умиротворенность передалась Ильде. Она почувствовала себя бодрой, как будто не было этой длинной и жестокой ночи. Оставив машину на стоянке, Ильда вышла на набережную Рио-Нуово и бесцельно бродила по ней, дожидаясь, когда откроется какое-нибудь кафе, чтобы подкрепиться чашечкой крепкого эспрессо.
Она ни о чем не думала, лишь рассматривала дома вокруг себя и слушала шум оживающего города. Пробыв в Венеции до восьми утра, Ильда решила вернуться в Рим. Проезжая по мосту возле того места, откуда была сброшена машина, она слегка притормозила. Ремонтные рабочие с любопытством смотрели вниз. Кто-то уже говорил по телефону, бурно жестикулируя и указывая рукой на воду. Видимо, сообщают полицейским о происшествии. Ильда вдавила педаль газа в пол: она хотела быть в Риме раньше, чем станет известно о смерти Мауро. С мрачным удовлетворением она представила, как к мосту подъедут полицейские машины и как водолазы станут вынимать тело Мауро из воды. Ильда улыбалась, глядя на быстро бегущий асфальт. Скоро она будет в Риме и увидит лицо Дарио, когда он получит известие о гибели сына.
Глава 18
Комиссар Эспозито подал Дарио ручку и с сочувствием в голосе произнес:
– Приношу свои соболезнования, синьор Аскари.
– Благодарю, – ответил Дарио.
Они только что вернулись из морга, где Дарио опознал тело сына, и теперь в комиссариате подписывали все необходимые бумаги, чтобы передать Мауро агентству, которое займется похоронами. Себастьяно ожидал в машине, так как Дарио пожелал отправиться на встречу с Эспозито без сопровождения.
Эспозито внимательно вгляделся в сидящего напротив мужчину. Его лицо не выражало никаких эмоций, взгляд был спокойным, речь ровная и мягкая, словно он разговаривал не с человеком, который принес страшную весть о смерти ребенка, а с давним знакомым, случайно встреченным после многих лет разлуки. Обычно люди, узнав о гибели родных, ведут себя одинаково, вне зависимости от пола и социального положения. Сначала они надеются, что произошла ошибка, потом плачут, осознав, что их близкий человек ушел навсегда. Этот же синьор никак не выражал своего горя. Либо он стойко принял смерть сына, либо ему было безразлично происходящее. В морге синьор Аскари едва заметно кивнул, подтвердив, что на каталке лежит его первенец, потом так же безучастно подписал бумаги, пожал комиссару руку и вышел из кабинета.
Еще долго после его ухода Эспозито размышлял над этой сценой. Если бы ему сказали, что его мальчик погиб, он катался бы по полу, проклиная весь мир за эту нелепую смерть. Он разрушил бы мост Свободы, с которого машина упала в воду, заставил бы утонуть Венецию, потому что она стала свидетелем гибели сына. Но не черкал бы ручкой по бумаге с таким равнодушием, будто настала пора хоронить хомячка или подавившуюся зерном канарейку. Эмоциональный Эспозито не понимал, что люди могут переживать утрату по-другому, нежели он сам. Им вовсе не нужно стенать и кричать, демонстрируя окружающим боль. Они скорбят внутри, не вынося свою глубокую печаль наружу.
