– Меры предосторожности, которые мы принимаем, – сказал комендант, – могут показаться вам излишними. Но только так мы можем быть уверены, что ни один из наших заключенных не выберется на поверхность.
Он поднял руку, дотронулся пальцами до воротника. Затем расстегнул верхнюю пуговицу кителя и сунул руку за пазуху.
От моего взгляда не укрылось, что по лицу федерального шерифа пробежала и исчезла легкая тень презрения. Я понял, что комендант собирается сделать нечто, чего шериф не понимает и не признает.
Нечто, что он делает всякий раз, входя под своды тюрьмы.
– Именем Господа, – произнес комендант.
Теперь стало ясно, что именно вызывало неприятие федерального шерифа. Он был полностью согласен с комендантом относительно строгих мер безопасности, принимаемых в тюрьме Сокорро, а также того обращения, которому подвергались здесь заключенные.
Но делать свою работу шериф предпочитал более весомыми инструментами, нежели именем божества.
Пальцы коменданта пауком выползли из-под темной поверхности кителя. Мертвой хваткой сжимали они маленький голубоватый крестик, висевший на серебряной цепочке.
– Именем Господа, – повторил человек.
Он поднес амулет к губам и поцеловал его. Шериф отвернулся, хотя во всей комнате не было ни одного предмета, на который можно было еще смотреть.
– Господь всегда с нами в тяжелой борьбе, которую мы ведем во имя чистоты человеческой расы, – произнес комендант.
Он снова сложил руку, словно готовясь спрятать амулет, но задержал ее, глядя на нас.
– Я всегда прячу крест, когда выхожу из-под этих стен, – сказал комендант. – И вынимаю его, когда возвращаюсь обратно. Это помогает мне чувствовать.
Его большой палец медленно провел по выпуклым драгоценным камням, устилавшим крестовину амулета.
– Господь дает нам великую силу, – сказал он. – В обмен на преданное служение ему. И наш долг не дать этой силе расплескаться.
Шериф не двигался, но я видел, что его гложет нетерпение.
Комендант повернулся, готовый положить ладонь на рукоятку внутренней двери; но вместо того чтобы сделать это, он поднял голову, глядя туда, где не было видно ничего, кроме металла, тускло отблескивавшего в белом свете ламп.
– Дежурный офицер, – сказал он. Это был больше не голос священника, плавный и мягкий. Теперь комендант говорил коротко и жестко.
– Что происходит? – спросил он. Голос динамика был глухим и звенел металлом, но все же я без труда различал слова.
– Все в порядке, сеньор комендант. Заключенные спокойны.
Комендант повернулся, крупные капли пота сверкали на его лбу под зачесанными назад волосами. Глаза сузились, рот приоткрылся, а пальцы крепко сжались на перекрестье амулета.
– Опасность, – сказал он. – Господь предупреждает меня об опасности Удвойте стражу. Подайте электрический ток на внутренние переборки.
– Да, сеньор комендант.
Человек с крестиком в руке тяжело дышал Он встретился глазами с федеральным шерифом и поспешно отвел их.
Откровенный скептицизм шерифа мешал коменданту.
– Где-то здесь, – проговорил тот. – Совсем близко. Кто-то из заключенных готовится к бунту.
– Кто бы он ни был, – в голосе шерифа звучало больше резкости, чем обычно, – это не мой подопечный. Пропустите нас внутрь, комендант, и разбирайтесь со своим побегом.
– Хорошо.
Тонкая струйка пота бежала по щеке коменданта, когда он проворачивал ручку металлической двери. Вооруженные солдаты смотрели на действия своего командира бесстрастно, почти безучастно.
Я понял, что они лоботомированы.
Комендант шагнул внутрь и внезапно остановился снова. Из уст шерифа неожиданно вырвалось короткое проклятие. Он не верил ни в предчувствия, ни в слово Божие, ни в инкрустированный крестик на золотой цепочке – только в крепкие стены и электрический ток.
– Это не заключенные, – прошептал комендант. – Стража.
Солдаты развернулись, направляя на нас дула штурмовых винтовок.
Комендант захлопнул внутреннюю дверь, тяжелая рукоятка скрипнула.
– Комендант, – произнес шериф.
Однако человек без знаков различия на форме уже не слушал его. Он поднес к губам маленький крестик и поцеловал его.
– Один из вас троих, – глухо произнес он. – Это один из вас.
Солдаты сделали шаг вперед, сжимая кольцо.
Я усмехнулся и сложил руки на груди.
– Иегова болтает с вами по прямой линии, не так ли? – осведомился я.
Брови коменданта были нахмурены. Сгорбившись, он шевелил губами, повторяя слова молитвы.
Солдаты не двигались; они ждали приказа. Однако было очевидно, что, если один из нас или шериф попробует двинуться, охранники более не будут ничего ждать.
– Комендант! – сердито окликнул военного федеральный шериф.
Тот не ответил.
Его глаза были широко раскрыты, были видны желтоватые белки в красных прожилках.
– Один из вас троих, – едва слышно проговорил он. – И сейчас я узнаю, кто это.
– Связь заедает? – участливо осведомился я. – Однако пока вы думаете, я расскажу кое-что о вас.
Комендант резко выпрямился, словно его хлестнули по спине. Он сверкнул на меня глазами и проговорил, кривя рот:
– Вы ничего не знаете обо мне. Это секретный объект. Данные о персонале хранятся в тайне.
– Ортега Илора, – неторопливо произнес я. – Родились в семье крестьянина в небольшой деревне в тридцати милях от Вилья-Эрмоса.
Шериф с удивлением посмотрел на меня.
– В одиннадцать лет вы начали учиться у святого отца Карлоса. Вы хотели стать священником, но стали им только много лет спустя, уже в сорок два года. Я прав?
Комендант попятился.
Его лицо побледнело, а губы задвигались.
– Вы не можете этого знать, – в ужасе прошептал он. – Откуда вам это известно?
– Когда вам было семнадцать, – продолжал я, – ваш отец начал слышать голоса и понял, что в него вселяется дьявол.
12
Аспониканская деревня недалеко от залива Кампече Тридцать четыре года назад
«Нравится ли тебе жизнь, которую ты ведешь?» Маркос Илора замер, сжав седые виски грубыми, заскорузлыми от многолетней крестьянской работы пальцами.
– Нет, – пробормотал он. – Только не это снова.
«Маркос, – голос был ласковым, нежным, – получил ли ты все, чего хотел от жизни?»
Голос принадлежал женщине; сотни, тысячи раз Маркос Илора представлял себе эту женщину.
