В тот день отец выслушал его, не переставая месить тесто. Тесто пахло ванилью; отец слушал Мартина внимательно и иногда кивал головой.
Мартин говорил, что рабочий из соседнего дома гораздо беднее, чем они; на фабрике в те годы платили очень мало, а швея могла получить заказы только от жительниц соседних кварталов, таких же бедных, как и она.
Кондитерская же, принадлежавшая отцу Мартина, всегда приносила хорошие деньги; Мартин видел, как по вечерам отец пересчитывал их и раскладывал монеты столбиками, записывая что-то в большую книгу.
В это время в доме напротив читали сказки; и если подойти к окнам рабочего и вытянуть шею, то можно было даже различить отдельные слова.
– Я горжусь тобой, сынок, – сказал ему отец. Мартин удивился, так как не понял, чем именно гордится отец. Ведь он ничего не сделал, только спросил.
Отец понял замешательство сына и улыбнулся.
– Я горжусь тем, что ты такой взрослый, – объяснил он. – Все понимаешь – то, как устроен мир. Видишь ли, – продолжал отец, – на свете есть честные люди, простые и работящие, как я и твоя мать. Мы работаем с утра до ночи, бережем каждую монету и думаем только о том, чтобы тебе было лучше. Но есть и другие – такие, как Стивен.
Стивеном звали толстого мальчика.
– Мартин, он не такой, как все. Он другой. Поэтому он получает самое лучшее. Он не ходит в школу, он не учится ремеслу, он бездельничает день напролет, и так будет всегда. Родители носятся с ним, как с хрустальной вазой. Ты сам видел, сколько денег они на него тратят – они покупают ему по три булки в день. Вот почему он стал таким толстым. А что делают они по вечерам? Представь, сколько платьев могла бы сшить его мама вместо того, чтобы читать ему сказки. Он ведь даже не понимает, о чем они. А за каждое платье ей бы заплатили денег, и они смогли бы отложить что-то на черный день, как каждый месяц делаем мы с твоей матерью.
Потом отец опустился на корточки перед сыном И произнес, поднимая палец:
– Такие, как Стивен, паразитируют на честных людях. Они другие, они даже не люди; когда ты станешь взрослее, ты поймешь, что таких нелюдей очень много. И ты должен бороться с ними и никогда не позволять им отнимать у тебя то, что принадлежит тебе.
И Мартин запомнил это. Каждое утро, когда рабочий заходил в их кондитерскую, он смотрел на булочки с маком и шоколадом и представлял, как их будет есть толстый ленивый Стивен.
Он бы с большой радостью избил толстяка, если бы мог; но старый почтальон всегда внимательно следил за всем, что происходит на улице.
А спустя шесть или семь лет случилось то, что еще больше подтвердило слова отца.
Стивен приохотился рисовать; тогда его родители стали покупать ему краски. У Мартина никогда не было красок, даже карандашей; отец и мать объяснили ему, что это глупости, баловство для богатых бездельников или нелюдей, таких, как Стивен.
Мартин стал взрослее, теперь он понимал, как тяжело рабочему и его жене покупать сыну краски; он видел, что свет в окнах швеи горит все дольше и дольше, почти до рассвета, а ее муж тоже стал приходить домой поздно, работая в две смены.
Но у них всегда хватало времени, чтобы прочесть Стивену сказки.
Мимо старика-почтальона каждый вторник проходил высокий человек, ужасно толстый, почти такой, как Стивен. Он останавливался возле газетного лотка и покупал газету – всегда одну и ту же.
Иногда он перебрасывался со стариком несколькими словами и смеялся.
Однажды во вторник – Мартин помнил это, как помнил свои страшные сны, хотя тогда и не понимал, что происходит – старик-почтальон заговорщицки подмигнул и вместе с газетой протянул толстому человеку несколько альбомных листков.
Мартин стоял на углу улицы и смотрел на них; он привык, что толстяк покупает одну газету, и не мог понять, что еще протянул ему старик-почтальон.
Толстый человек замер, словно ничего вокруг него больше не существовало; он был так похож на Стивена, рассматривающего свои кусты, что Мартин остановился посмотреть, что будет дальше.
Толстяк смотрел на первый лист долго, его глаза стали острыми и внимательными. Потом он перетасовал остальные листки, быстро проглядывая их Старый газетчик наблюдал за ним с хитрой усмешкой.
Толстяк ушел не прощаясь и даже забыл на лотке свою газету.
В тот же вечер он пришел снова, с другим господином. Они вошли прямо в дом рабочего и долго о чем-то говорили.
Когда они выходили на ночную улицу, то весело улыбались.
А спустя пару недель семья рабочего уехала из квартала, а вместе с ними и старый почтальон Мартин не понимал, что с ними произошло, и спросил об этом у отца.
Тот ответил, и лицо его в тот момент было суровым и мрачным:
– Я говорил тебе, сынок, что такие нелюди, как Стивен, всегда отнимают у нас лучшее. Теперь он будет жить в роскоши и безделье, а твои отец и мать по-прежнему вынуждены откладывать каждую заработанную монету.
Толстый высокий человек оказался владельцем галереи; старик-почтальон показал ему рисунки Стивена, и толстый человек их купил.
Мартину казалось странным и диким, что недоразвитый, дебильный Стивен теперь получает огромные деньги за свою мазню – гораздо больше, чем его отец, мать и он сам, с раннего возраста начавший работать в кондитерской. Проводя дни в безделье, объедаясь сдобой и слушая сказки, Стивен стал богачом; а он, Мартин, по-прежнему ждал праздника, чтобы попробовать кекса с изюмом.
Так он понял, как устроена жизнь. Так осознал, что эльф должен бороться против тех, кто отличается от него, – против дворфов, против халфлингов, даже против людей, которые хотя внешне и похожи на эльфов, но внутри остаются такими же нелюдями, как тролли.
Вот почему Мартин стал полицейским; вот почему он боролся за порядок и чистоту на улицах.
Вот почему он ненавидел тех, кого не считал людьми.
Свет тускнел за окном и вместе с ним тускнел яркий прямоугольник на пыльном полу, прорезанный полосами жалюзи. В конце концов светлое в нем смешалось с темным, и он исчез.
Мартин Эльмерих сидел на продавленной кровати; он был совершенно один.
Крыши домов были крыты черепицей – веселой, разноцветной, какая бывает только на ярких картинках в книжках с добрыми сказками, где мудрые короли мудро правят верными подданными, принцессы всегда прекрасны, а злые волшебники терпят поражение в срок, ровно к концу повествования.
Лично я еще ни разу не встречал прекрасных принцесс, в лучшем случае попадались славненькие.
Дома здесь были маленькими и уютными, словно в самом деле сошли со страниц детской сказки; мягкие кроны деревьев спускались к ним и накрывали собой, создавая самую приятную из гармоний, на какую только способны краски пейзажа – сочетание красного, зеленого и голубого.
Люди вокруг нас радовались новому дню, словно не было вокруг ни зла, ни преступлений; и были они веселы не потому, что не догадывались о грязной изнанке жизни, просто они знали – это всего лишь изнанка, но не сама жизнь.
