Одним резким движением она продавила человеку кадык, превратив его горло в кровавый кисель.
– Подумай над своим поведением. – С этими словами она метнулась к ближайшему окну.
С дороги доносился шум мотора; один из солдат сел за руль патрульного джипа и теперь разворачивал его, чтобы поспешить в город.
– Нехорошо убегать с вечеринки, – пробормотала Франсуаз, – не предупредив об этом хозяев.
Я подошел к двери и посмотрел наверх, не нужна ли ей помощь. Но помощь скорее требовалась тому солдату, который попытался плохо о ней подумать.
Я открыл дверь и приготовился к выстрелам.
Выстрелов было три; ровно столько потребовалось солдату, чтобы понять – я не стою в дверном проеме, ожидая, пока он прицелится.
По звуку первого выстрела я понял, где он находится. За столбиком шлагбаума, справа от здания.
Два других я дал ему сделать, чтобы он, к своему разочарованию, убедился, что не попал.
Выстрелы смолкли; солдат смотрел на распахнутую дверь.
Я опустился на корточки и, вывернувшись из-за стены, поймал его на мушку.
Он испытал второе разочарование, когда увидел, что я все-таки показался. Пожалуй, оно было еще большим, чем первое.
Все же он был неплохим солдатом и успел выстрелить поверх моей головы прежде, чем я убил его.
Ему следовало перевести прицел пониже, но, получив первые две пули, он уже не пытался этого сделать.
Человек распластался за шлагбаумом; ему уже не пересечь разделительной черты.
Свою он уже пересек.
Солдат, сидевший за рулем джипа, старался поворачивать руль как можно быстрее. Машина скрипела на каменистой почве; ему не стоило пытаться разворачиваться с места.
– Что ты там возишься, идиот? – крикнул офицер. Я понял, что этот парень находится за зданием. Франсуаз положила ствол штурмовой винтовки в угол окна и прицелилась.
– Надеюсь, мальчонка любит печеных цыплят, – пробормотала она, перемещая ствол. – И очень хочет узнать, как их готовят.
Она мягко нажала на спусковой крючок.
Бензобак джипа взорвался, обдав водителя кусками металла и брызгами пламени. Тот попытался выбраться из машины, но с животом, пробитым в нескольких местах, это оказалось сложно сделать.
Франсуаз прицелилась снова, чтобы добить человека выстрелом в голову и не заставлять его мучиться, но в это мгновение солдат опал на сиденье, и алые языки пламени сомкнулись над ним огнедышащим куполом.
Он кричал еще минуты две, потом в машине взорвалось масло.
Офицер смотрел на гибель своего товарища; вид пламени, бушующего над металлическим скелетом машины, заворожил его.
Я прокашлялся. Он повернулся ко мне и увидел, что на него направлено дуло пистолета.
– Положите свою хлопушку, – негромко произнес я. – Ваша борьба за чистоту человечества закончена. Уверен, судья объяснит вам значения слов «расовая дискриминация» и «геноцид».
Человек посмотрел на меня с ненавистью.
– Вы и такие, как вы, хотите уничтожить порядок, – произнес он. – А наш долг – защищать людей.
– Скажете это на суде, – сказал я.
– Суда не будет.
Он поднес пистолет к виску и спустил курок. Франсуаз мягко спрыгнула на землю и посмотрела на офицера сверху вниз.
– Ты его почти убедил, – коротко усмехнулась она.
13
– Думаю, это здесь, – произнес я.
– Голова – не самый совершенный твой орган, – фыркнула Франсуаз, свесившись из машины и глядя вниз, где высокие колеса внедорожника почти на две трети погрузились в жидкую грязь.
– Черт, – процедила Франсуаз, осторожно выбираясь наружу. – Крокодил, которому я сделала вскрытие, тоже жил в болоте, но здесь бы и он захлебнулся.
Я посмотрел на стройные ноги девушки. Грязь поднималась почти до самых ее бедер, грозя перехлестнуть за, край сапог.
– Пожалуй, я припаркуюсь в другом месте, – сказал я, подавая машину назад.
Франсуаз сложила руки на высокой груди, наблюдая за мной с нескрываемым осуждением.
Причина его состояла не в том, что я не захотел испортить дорогие, сделанные на заказ туфли и испачкать серые брюки своего костюма.
Франсуаз легко запрыгнула в джип, обдав меня мелкими брызгами грязи, и встала во весь рост на сиденье рядом со мной, уперев правую ногу в молнию моих брюк.
– Майкл, – строго сказала она. Я посмотрел на нее снизу вверх и стал открывать дверцу.
– Не имеет смысла отъезжать, – пробурчал я. – Костюм все равно испорчен.
– Майкл, – строго повторила девушка и нажала ногой чуть сильнее.
– Френки, – сказал я, – сейчас я тебя сброшу, и ты будешь вся в грязи. С головы до ног. Тогда уж тебе точно придется возвращаться пешком.
– Майкл.
Франсуаз наклонилась ко мне, сев мне на колени, нежно, но крепко обхватила мое лицо руками и повернула к себе.
– Не отворачивайся, – сказала она. Я дернул головой, высвобождаясь, и с досадой посмотрел на нее.
– Ты не поймешь, – сказал я.
– Я понимаю, – ответила она. Я покачал головой.
– Френки, я родился в богатой семье и имею все, что захочу. Ребенком мне достаточно было попросить того или другого – и я все получал. Я не понимал, как живут другие дети.
Франсуаз смотрела на меня, сузив серые глаза. Она не умеет выглядеть доброй и по-настоящему ласковой; она никогда не изображает чувства, вот почему я не сомневаюсь в них.
– Ты не должен чувствовать себя виноватым, – сказала она.
– Я не чувствую. Знаешь, одно время я был очень несчастен – я имел все и не знал, зачем мне жить дальше.
Деревня находилась в низине – не такой уж и глубокой, но после дождей здесь всегда скапливалась вода. Я не знал, высыхает ли здесь земля когда-нибудь так, чтобы по ней можно было ходить; и самое страшное заключалось в том, что жившие здесь люди привыкли к этому.
Улицы были широкими; наверное, потому что улиц не было. Приземистые дома, казалось, уже наполовину погрузились в землю. Некоторые стояли на более высоком месте, и я мог представить, как во время дождя по улице с шумом прокатываются потоки мутной воды, а дети смотрят на них из окон.
– Майкл, ты делаешь все, чтобы помогать таким людям, – сказала Франсуаз. – И с каждым днем ты делаешь все больше.
Я выбрался из машины и зашагал к деревне, стараясь, чтобы мои ноги не очень глубоко проваливались в грязь.
– Только люди здесь об этом никогда не слышали, – произнес я.
– Они узнают сегодня, – сказала Франсуаз.
