Каждое дерево радовалось жизни; его короткие ветви, бережно обрезанные садовником, купались в океане света, а богатая почва обильно кормила запеленутые в кору стволы.
Но ничто из этого чудесного пира, ни единая капля не могла быть уделена другому: ни проходящему рядом человеку, ни даже соседнему дереву. Все они росли словно каждое в своей отдельной клетке, и им дела не было до окружающего мира.
– Те, кого вы называете вампирами, – продолжал священник, – такие же люди, как и все остальные. Господь создал людей разными, и всех своих детей он любит одинаково.
– Далеко не все придерживаются такого мнения, – проговорил я. – Вашу церковь поджигали дважды?
– Дважды за этот год, – кивнул священник и улыбнулся. – Но она каменная и поэтому не может сгореть.
– Только поэтому? – спросила Франсуаз.
– Вера людей прочнее, чем каменные стены, – сказал я назидательно. – Вот почему церковь нельзя уничтожить.
Священник улыбнулся снова. Ему тоже было жарко, как и нам, и знойный ветер так же ворошил его короткие волосы.
Но он любил свой край; любил его таким, каков он есть.
– Стены церкви на самом деле сложены из камня, – произнес он почти виновато; ему было неловко приземлять возвышенную аллегорию. – Но деревянные скамьи пришлось менять почти полностью. К счастью, во второй раз огонь потушили быстро.
Я посмотрел себе под ноги, прежде чем произнести следующую фразу.
– Я не хочу обидеть вас, святой отец, – сказал я, – но это всегда казалось мне странным. Вы говорите о Господе, вы проповедуете любовь и всепрощение, вы помогаете всем людям в своей округе, вы утешаете тех, кто отчаялся, и всегда готовы протянуть руку тем, кто нуждается в помощи.
– И в то же время, – негромко продолжал за меня священник, – другие люди тоже говорят о Господе, но их поступки проникнуты ненавистью вместо любви. Это вы хотели сказать?
– Один из них чуть не размазал нас по пустыне, – произнес я. – При помощи неуправляемой ракеты. И наверняка собирался сделать это во славу Господа.
Священник ответил:
– Я вижу, что пистолет вы носите слева. Я приподнял брови:
– Этот костюм сшит по заказу, святой отец; он должен скрадывать кобуру.
Священник развел руками, вновь почти виновато.
– Я бы хотел сказать, что могу читать в людских сердцах, но на самом деле это не более чем наблюдательность. В наших краях не надо быть священником, чтобы узнавать человека с оружием, даже если на нем костюм.
– Пистолет, – произнеся. – Вы хотите сказать, что им могут пользоваться и преступники, и полицейские?
– Важно не орудие, – отвечал священник, – а то, как оно используется.
– Странное сравнение, если говорить о Господе.
– Не более, чем все христианские притчи; Христос говорил о птицах и земледельцах. Сейчас иное время и иные сравнения.
– И все же Господь – это не палка, которую можно повернуть в ту или иную сторону.
– Господь – нет, но имя Господне – да; я увижу дерево и назову его волом, кто сможет мне запретить?
– И если человек делает зло, то так же он может делать это именем Божьим?
– Люди всегда слышат голоса, – произнес священник.
Теперь уже он смотрел себе под ноги, заложив руки за спину и неторопливо шагая между деревьев
– Это голоса людей, которые окружают его; голоса книг, которые он читает. Говорят о «голосе народа» или «общественного мнения» – это тоже один из голосов. Слышит человек и Господа, и ангелов, и демонов, и Сатану, и еще многих других; но только от него самого зависит, к кому он станет прислушиваться.
– Значит ли это, что зло говорит с человеком, прикрываясь именем Господа? – спросил я.
– Нет, – ответил священник. – Именем Господа прикрывается человек, когда разговаривает со злом.
День клонился к закату.
Мартин Эльмерих сунул в рот тонкую дешевую сигарету и попытался нащупать в кармане зажигалку
Ее не было.
Черт, неужели он где-то ее забыл?
Грузовичок, в котором они ехали, был старым; обычно в нем перевозили свиней. Человек, который его вел, тоже был маленький и побитый жизнью. Волос на его щеках было почти столько же, сколько и на смуглых руках.
– У тебя есть огонь? – спросил Эльмерих.
Тот ответил по-харрански; Мартин взял из рук аспониканца коробок спичек и закурил.
Ветер, ворвавшийся в разбитое окно грузовичка, заставил его поперхнуться дымом. Мартин закашлялся
Все прошло не так уж плохо.
Поступая в полицию, Мартин давал клятву защищать людей, и то, что его лишили значка, ничего не меняло
Он продолжит свою работу в Аспонике.
Мартин знал, что сейчас происходит в этой стране. Когда-то в ней господствовал порядок, но теперь вампиры и прочие нелюди стали говорить о своих правах, а горлопаны из Высокого анклава вторят им.
Сегодня, видите ли, их надо называть не выродками, а просто «другими».
Мартин видел, как такое произошло с гомосексуалистами. Еще вчера их презирали и ненавидели, а сегодня они плюют на честных людей.
Педик может даже подать на тебя в суд только за то, что ты скажешь ему, кто он есть.
Может быть, в Аспонике он, Мартин, нужен даже больше.
Грузовик остановился; перед глазами Эльмериха появилась невысокая ограда. Металлическая сетка, выкрашенная в белый цвет.
Аспониканская граница.
– Приехали, сеньор Эльмерих, – сказал аспониканец. – Пора расплатиться.
Водитель нервничал, и Мартина это насторожило.
Он слишком спешил.
Мартин вышел из грузовичка, разминая ноги.
– Эй, mano, – сказал аспониканец. – Мне нужны деньги, mano.
Мартин вынул кусачки с резиновыми рукоятками. Опустившись на колени, он стал прорезать проход в ограждении.
– Мы договаривались, что я не поеду дальше, – произнес шофер. – Только до границы. Мартин не отвечал. Аспониканец выскочил из машины.
– Эй, mano.
– Ты получишь деньги, когда я встречусь с проводником, – сказал Мартин. – Если проводник опоздает, ты меня отведешь.
Аспониканец выругался.
Мартин выпрямился и направил на водителя дуло своего пистолета.
– Говори, – приказал он.
– Комендант Ортега. Он не хочет, чтобы вы оказались в Аспонике.
– Почему? Мартин знал ответ.
– Сеньор Эльмерих, – взмолился аспониканец, – я не виноват. Я должен был довести вас сюда, как договорились. И тут же уехать.
