Пещера вздымалась над его головой небесным куполом; но это небо не умело светиться, как не умела делать это душа человека, стоящего под ним.
Грот был не очень велик, но казался огромным благодаря багровым отблескам, исходившим из его дна.
Человек двинулся дальше. Свечи горели над его головой, как путеводный огонь, но в них уже не было необходимости, ибо алая заря, вздрагивая, поднималась из недр земли.
– Я пред Тобой, – повторил человек.
Грот был круглым, почти идеальной формы. В самом его центре возвышались каменные борта колодца, и человек знал, что дно его уходит в глубь всего.
Древние руны впивались в борта колодца. Они были выточены ногтями тварей, которые жили на этой земле задолго до человечества, а потом ушли.
Тонкие голубоватые молнии, то вспыхивая, то затухая, появлялись в глубине барельефов.
Человек не знал, что означают надписи, уродующие колодец. Он не понимал смысла, который несли в себе бесформенные фигуры, корчившие лапы и разевавшие рты. Были то боги, чудовища или герои; или же разум, измысливший их, существовал в том сколе бытия, в которой нет места ни тем, ни другим, ни третьим, – кто знает.
Человек приблизился к краю колодца. Он поднял руки, разводя их, и посмотрел в темноту каменных сводов.
– Я пришел, чтобы служить тебе, – произнес человек.
Колодец был полон. Багряная жидкость мерно плескалась возле его краев, и шелестящий плеск доносил до человека шепот голосов.
Вещество светилось, и невозможно было понять, исходит ли свет из алой влаги, или его источник спрятан глубоко под поверхностью колодца.
– Дети Тьмы снова выходят из трещин мира, чтобы поглотить человечество, – медленно произнес вошедший. – Они чувствуют свою силу.
На долю мгновения багряная жидкость заколебалась, свет померк и вспыхнул еще сильнее. Глаз, огромный, полупрозрачный, окрашенный в темно-синие краски, распахнулся над головой человека и взглянул на него ослепительным белым зрачком.
– Но вера наша крепка, – продолжал человек. – Мы веруем в Свет и веруем в Провидение.
Глаз смотрел на него. Белый зрачок изливал на человека свет, яркий, холодный и безжизненный. Человек прикрывал веки, не в силах выдержать его прикосновения; и лицо его, окрашенное светом, становилось таким же белым, и краски жизни покидали его.
Голос раздался над головой человека; он пригнулся, оглушенный. Голос был громким, и исходил он из самих каменных сводов. Но не было у него эха, как нет тени у тех, кто не принадлежит к миру живых. Голос был слышен только в голове того, кто слушал его.
И больше нигде.
– Бой, который ты ведешь с порождениями Тьмы, – произнес он, – долог и труден. Готов ли ты пройти этот путь до конца?
– Да, – сказал человек. – Ибо я верую в Тебя и верую в Свет.
– Демоница, – продолжал голос, – рожденная в глубине Преисподней для того, чтобы уничтожить мир и обратить людей в вечное рабство, почему она еще жива?
– Я сделал все, что было мне сказано Тобою, о Создатель, – произнес человек. – Трое людей, одержимых кровавым безумием, были посланы за ней. И ни один из них не вернулся.
Глаз вздрогнул.
Синие прожилки, пропарывающие его веки, начали мерцать, и в унисон с ними заискрились руны на каменных краях бассейна.
– Несчастный, – простонал глаз. – Ведомо ли тебе, что мир стоит на пороге гибели?
– Да, о Создатель, – отвечал человек.
– Знаешь ли ты, что темные легионы тварей уже скребутся в ворота этого мира и ждут лишь того, кто растворит их, открыв им путь? И не будет более ни порядка, ни Света; и Дьявол станет Господом, а человек – Дьяволом?
– Да, о Создатель.
Свет, исторгаемый белым зрачком, стал ярче; он заставил человека закрыть глаза рукой.
– Есть лишь один человек, в ч^ей власти затворить Врата, когда спадет с них последний засов; но душа его отдана силам Тьмы, хотя он не подозревает об этом.
Алая влага вспенилась и забурлила; ее языки выплескивались за края колодца и застывали на них высохшей кровью.
– Иди же, – прогремел Голос, – и убей демоницу. Только тогда ты сможешь спасти мир от пришествия Тьмы.
12
– Жрецы Шумера верили, – произнес я, – что рано или поздно наступает момент, когда мир оказывается на пороге Хаоса. В это время силы Света и Тьмы уравниваются, и в силах одного человека решить, что возобладает.
На губах Франсуаз появилась презрительная улыбка.
– Они были глупцами, – сказала она.
– Вот как?
– Один человек на самом деле способен решить судьбу мира, стоящего на пороге Хаоса. Но судьба мира – вечно быть на этом пороге или пересечь его. Нет ни избранных, ни роковых дат, Майкл; это вечная борьба.
Человек стоял на середине дороги.
– Сбить его, Френки? – предложил я.
– Хорошая идея, – одобрила девушка.
Мартин Эльмерих стоял неподвижно, заложив руки за спину, и ждал нашего приближения.
Многое в нем изменилось с тех пор, как я видел его на улицах города Темных Эльфов. Светлая рубашка измялась и выпачкалась, кое-где на ней недоставало пуговиц. Брюки Эльмериха, и без того редко выглядевшие глажеными, теперь были покрыты дорожной пылью. Словно взамен потерянных пуговиц на них налипли репья.
Но странно – лицо Эльмериха оставалось прежним. Оно запылилось, как и его одежда, оно блестело от пота, и жесткая щетина уже начинала показываться, требуя бритвы, однако не изменилось. Ни его выражение, ни блеск глаз, ни жестко сжатая прорезь губ. Казалось, это не он изобличен в преступлениях, за которые ему предстоит расплатиться не только карьерой и положением в обществе, но и свободой.
Напротив, Эльмерих был еще больше уверен в себе, чем я привык его видеть. Для него ничего не произошло; по-прежнему оставалась идея чистоты человеческой расы, во имя которой он работал и жил.
Не важно, где и как.
Более того, освободившись от гнета официальной системы, избавленный от необходимости притворяться и подолгу обдумывать каждый свой шаг, Мартин Эльмерих стал гораздо сильнее.
Я не раз видел, как измененное состояние сознания наделяет человека возможностями, о которых раньше он не мог даже и подумать. И очень редко меня радовали эти перемены.
– Если он мечтает о трещине в позвоночнике, – пробормотала Франсуаз, – то я ему ее устрою.
Эльмерих не шевелился. Его лицо не дрогнуло даже тогда, когда я остановил джип и Франсуаз направила на него дуло своего пистолета.
– Этот малыш, – произнесла она, – делает в человеке такую дырку, что через нее тебя сможет оттрахать гиппопотам. Ты избил священника; это плохо. У тебя есть что сказать?
